Этот «второй дар» развился у него сам по себе, когда Джондалар учился обрабатывать кремень. Зная все чувствительные точки, он тонко ощущал ответную реакцию и получал наслаждение, щедро делясь с женщиной Дарами Радости. Его руки, глаза, само его тело было более красноречивым, чем самые красивые слова, которые он когда-либо произносил в своей жизни. Если бы Ранек был женщиной, то назвал бы его настоящим мастером в этом деле.
За свою жизнь Джондалар испытывал искреннюю привязанность и нежность к нескольким женщинам и любил делить с ними Дары Радости, но Эйла стала его первой настоящей любовью. Однако он не был уверен в том, что она так же любит его. Откуда ей знать, что такое любовь? Ведь у нее нет никакого опыта для сравнения собственных чувств. Он был единственным нормальным мужчиной, которого она знала до прихода в Львиное стойбище. И он признавал, что этот резчик по кости является удивительно обаятельным мужчиной, и видел, что его увлечение Эйлой становится все более сильным. Наверное, именно такой человек, как Ранек, мог завоевать любовь Эйлы. Джондалар обошел едва ли не полмира, прежде чем смог найти свою любовь. Так неужели он потеряет ее теперь, когда в конце концов познал это чувство?!
Но возможно, это будет заслуженная потеря? Сможет ли он взять ее с собой в родные края, зная, как его племя относится к таким женщинам? При всей своей ревности он начал задаваться вопросом: достоин ли он ее любви? Он говорил себе, что ему необходимо быть откровенным и честным с ней, но, кроме всего прочего, в глубине его души жило сомнение, что он вынесет тот позор, который может навлечь на него любовь к этой женщине, имевшей ребенка смешанных духов.
Заметив передвижения Джондалара, Дануг обеспокоено посмотрел на Уимеза. Но Уимез только понимающе покачал головой. Он тоже когда-то любил женщину исключительной красоты и понимал как Джондалара, так и Ранека, который был сыном его очага и которому давно пора было найти женщину для создания собственной семьи.
Ранек привел Эйлу в очаг Лисицы. Проходя через него по нескольку раз в день, она тем не менее старалась не бросать любопытных взглядов на это частное жилое помещение; пожалуй, это был единственный обычай Клана, применимый в Львином стойбище. В этом длинном земляном жилище, где очаги непосредственно соседствовали друг с другом и не разделялись стенами и дверями, частная жизнь строилась на взаимном уважении и терпимости.
— Присаживайся, — сказал Ранек, подталкивая ее к лежанке, застланной роскошным мехом.
Сочтя, что в данном случае проявление любопытства вполне уместно, она с интересом оглянулась вокруг. Очаг Лисицы был представлен только двумя мужчинами, но их жилые места, расположенные по разные стороны от центрального прохода, были на редкость индивидуальными.
За очажным кругом, где обитал Уимез, на всем лежал отпечаток незатейливой простоты. У стены располагалась лежанка с тюфяком и меховым покрывалом, а закрепленный над ней кожаный полог, похоже, не опускался годами. Кое-где на стенных крючках висела одежда, но в основном она была свалена на скамье за изголовьем широкой кровати.
Большую часть помещения занимало рабочее место, где вокруг ножной кости мамонта, используемой как в качестве табурета, так и в качестве рабочего места, были разбросаны куски желваков, кремневые отщепы и осколки. Изрядное количество резных каменных и костяных отбойников и ретушеров располагалось на продолжении лежанки в ногах кровати, на этой части пристенной скамьи, видимо, хранились все его инструменты и заготовки. Единственными украшениями были фигурка Великой Матери, вырезанная из бивня мамонта, и яркая, сплетенная из крашеной травы юбка с красивым поясом, висевшая на стенных крючках. Без вопросов Эйла поняла, что эта вещь принадлежала матери Ранека.
Но изысканное и затейливое убранство противоположной стороны, где жил резчик по кости, заметно отличалось от места обитания мастера по кремню. Ранек был своего рода коллекционером, но коллекционером с очень тонким вкусом. Все изделия были тщательно подобраны и расположены так, чтобы их лучшие качества сразу бросались в глаза, а кроме того, на всем лежала печать богатства и великолепия. Меха так и хотелось погладить, и на ощупь они были исключительно мягкими и приятными. Бархатистый полог из оленьей кожи, ровными складками свисавший по обеим сторонам кровати, имел насыщенный желтовато-коричневый оттенок, он хранил слабый, но приятный запах соснового дымка, благодаря которому и приобрел свой цвет. Земляной пол был застлан узорного плетения циновками из душистой травы.
На пристенной скамье за спальным местом стояли корзинки различных размеров и форм; в тех, что побольше, хранилась одежда, сложенная таким образом, чтобы ее нарядная отделка из бус, перьев или меха была хорошо видна. В других корзинах и на стенных крючках располагались вырезанные из бивня кольца, браслеты и ожерелья, материалом для которых служили клыки животных, раковины пресноводных и морских моллюсков и цилиндрические известняковые трубочки, а также разноцветные бусины и подвески из бивня мамонта, среди которых встречались и бусины натурального цвета, но главным украшением этих изделий, безусловно, был янтарь. На стене был укреплен большой кусок мамонтового бивня с гравировкой в виде необычного геометрического орнамента. Даже охотничье оружие и верхние одежды, висевшие на крючках, вполне соответствовали общему изысканному великолепию.
Чем дольше Эйла смотрела, тем больше интересного она замечала, но, похоже, главными объектами ее внимания стали незаконченные резные изделия, лежавшие возле рабочего места, и фигурка Великой Матери, стоявшая в стенной нише.
Ранек следил за взглядом молодой женщины, стараясь уловить в ее глазах оценку того, что она видит. Наконец она взглянула на его улыбающееся лицо. Он сидел перед своим рабочим столом из ножной кости мамонта, вкопанной в земляной пол так, что его поверхность — плоский, слегка вогнутый коленный сустав — располагалась примерно на уровне груди резчика, сидевшего на циновке. На этом столике среди множества кремневых резцов и стамесок, которые он использовал в своей работе, лежала незаконченная фигурка птицы.
— Над ней я сейчас работаю, — сказал Ранек, протягивая фигурку Эйле и следя за выражением ее лица.
Осторожно взяв маленькое изваяние, она окинула его взглядом и повертела в руках, рассматривая детали. Казалось, что-то смущало Эйлу, и она озадаченно поглядывала на фигурку то в фас, то в профиль.
— Если смотреть с этой стороны, — удивленно сказала она Ранеку, — то я вижу птицу, но когда поворачиваю ее вот так, то мне кажется, что я вижу женщину!
— Замечательно! Ты все правильно видишь. Именно этого я и добивался. Мне хотелось показать превращение Великой Матери, ее духовное состояние. Она превращается в птицу, чтобы лететь отсюда в мир Духов, но при этом все же сохраняет свою женскую сущность. Хочу соединить эти два ее состояния в едином образе!
Темные глаза Ранека возбужденно сияли, даже его голос слегка дрожал. Эйла улыбнулась, видя такое воодушевление. Она пока не знала этой стороны его натуры. Обычно он казался ей куда более равнодушным, даже когда подшучивал над кем-то из своих сородичей. Ранек вдруг напомнил ей Джондалара, также вдохновенно рассказывавшего ей об идее создания копьеметалки. Она чуть нахмурилась, вспомнив об этом. Казалось, те чудесные летние дни, которые они прожили вдвоем в долине, уже никогда не вернутся. Последнее время Джондалар очень редко улыбался, и даже если это случалось, то его веселье быстро сменялось раздражением. Неожиданно она подумала, что Джондалару, наверное, не понравилось бы то, что она сидит сейчас здесь, разговаривая с Ранеком, и слушает его увлекательный рассказ об этой чудной птичьей фигурке. И это случайно промелькнувшая мысль опечалила и немного рассердила молодую женщину.
