Густые золотисто-рыжие волосы были гладко причесаны и падали волной на воротник тонкой батистовой сорочки со складочками спереди, с широкими рукавами и кружевными манжетами, которые соответствовали пышному кружевному жабо у ворота, заколотого рубиновой булавкой.
Тартан у Джейми был ярко-малиновый с черным и выделялся на фоне тартанов клана Макензи, выдержанных в более спокойном сочетании зеленого с белым. Пламенно яркий плед, скрепленный круглой серебряной брошью, красивыми складками ниспадал с правого плеча; на талии он был схвачен поясом с серебряной отделкой, а ниже пояса спускался на стройные ноги, облаченные в шерстяные штаны немного не доходившие до кожаных башмаков с серебряными пряжками. Меч, кинжал и спорран из барсучьего меха дополняли ансамбль.
Ростом более шести футов, пропорционально сложенный, красивый, он сейчас ничуть не походил на неряшливо одетого конюха, каким я привыкла его видеть, — и он это знал. Отставив ногу на придворный манер, он поклонился мне с безупречным изяществом и проговорил:
— Ваш слуга, мадам, — но в глазах у него так и искрилось лукавое озорство.
— О, — слабым голосом отозвалась я.
Мне до сих пор не приходилось видеть, чтобы не слишком разговорчивый Дугал вообще потерял дар речи. Густые брови взлетели вверх на покрасневшем лице, он на свой лад не меньше моего был потрясен явлением Джейми.
— Ты что, спятил? — выговорил он наконец. — Что, если тебя кто-нибудь увидит?
Джейми насмешливо приподнял одну бровь.
— Дядя, ведь нынче день моей свадьбы! Вы же не хотите, чтобы я осрамил свою жену, верно? А кроме того, — добавил он со злым огоньком в глазах, — вряд ли брак признают законным, если я женюсь под чужим именем. А ведь вы хотите, чтобы он был законным, не так ли?
Дугал явным усилием воли овладел собой.
— Если ты готов, Джейми, давайте кончим с этим делом, — сказал он.
Но выяснилось, что Джейми был еще не вполне готов. Не обращая внимания на волнение Дугала, он вытянул из своего споррана нитку белых бус. Подошел ко мне и застегнул ожерелье на моей шее. Опустив глаза, я увидела нанизанные на нитку небольшие жемчужины причудливой формы, какие добывают из раковин пресноводных мидий. Жемчужины перемежались крохотными золотыми колечками.
— Это всего лишь шотландский жемчуг, — извиняющимся тоном проговорил Джейми, — но на вас он выглядит красиво.
Его пальцы слегка задержались у меня на шее. — Но ведь это жемчуг твоей матери! — сказал Дугал, взглянув на ожерелье.
— Да, — спокойно согласился Джейми. — А теперь он принадлежит моей жене… Ну что, в путь?
Место, куда мы направлялись, находилось в некотором отдалении от деревни. Мы являли собой несколько мрачный свадебный кортеж: жених с невестой, окруженные сопровождающими, словно двое арестантов, которых отправляли в тюрьму. Единственными произнесенными за дорогу словами были извинения Джейми по поводу его опоздания. Как он объяснил, причина заключалась в том, что трудно оказалось найти чистую рубашку и куртку подходящего для него размера.
— Я думаю, что эта рубашка принадлежит сыну местного сквайра, — сказал он, щелкнув пальцем по кружевному жабо. — Прямо как у настоящего денди.
Мы спешились и оставили лошадей у подножия невысокого холма. Пешая тропинка вела наверх через заросли вереска.
Я услышала, как Дугал негромко спросил Руперта:
— Вы обо всем договорились?
— Да-а, — протянул тот, и в черной бороде сверкнули белые зубы. — Немножко трудно было уговорить падре, но мы показали ему особое разрешение. — Он хлопнул рукой по споррану, отозвавшемуся музыкальным звоном, и я догадалась, какого рода было это особое разрешение.
Сквозь изморось и туман проступили над кустами вереска очертания церкви. Не веря своим глазам, я смотрела на округленной формы крышу и необычные маленькие окошки со множеством мелких стекол, которые я видела в последний раз ясным солнечным утром в день моего венчания с Фрэнком.
— Нет! — закричала я. — Только не здесь! Я не могу!
— Шшш, тихо. Не волнуйтесь, барышня, не волнуйтесь. Все будет в порядке.
Дугал положил мне на плечо свою огромную лапу, продолжая издавать успокаивающие чисто шотландские звуки, словно я была норовистой лошадью.
— Вполне естественно, что она немного нервничает, — объяснил он всем и твердой рукой направил меня на тропинку, подтолкнув пониже спины.
Туфли мои с чавкающим звуком погрузились в сырой толстый слой опавшей листвы.
Джейми и Дугал шли совсем рядом со мной, исключая всякую возможность к бегству. Их укутанные пледами бесформенные фигуры нервировали меня, я чувствовала, что близка к истерике. Примерно двести лет «тому вперед» я венчалась в этой церкви, очаровавшей меня своей древней живописью. Теперь эта церковь была совсем новенькая, и очарование не коснулось ее стен. А я собиралась вступить в брак с двадцатитрехлетним шотландским католиком, за голову которого назначена премия…
Я повернулась к Джейми во внезапном приступе паники:
— Я не могу выйти за вас! Я даже не знаю вашего полного имени!
Он поглядел на меня сверху вниз и приподнял рыжеватую бровь.
— О, моя фамилия Фрэзер. Джеймс Александер Малкольм Макензи Фрэзер, — произнес он медленно, официально, выделяя каждое слово.
В полном возбуждении я совершенно по-идиотски протянула ему руку и произнесла:
— Клэр Элизабет Бошан.
Джейми понял мой жест как просьбу о поддержке и крепко прижал мою руку локтем к своему боку. Плененная столь надежным способом, я зашлепала вверх по тропинке на свою свадьбу.
Руперт и Мурта ожидали нас в церкви, взяв под стражу духовное лицо — худого и длинного молодого священника с красным носом и выражением страха на лице, что при данных обстоятельствах было вполне объяснимо. Руперт лениво обстругивал ивовый прутик большим ножом; свои отделанные роговыми пластинками пистолеты он оставил при входе в церковь, и они там лежали рядом с крестильной купелью.
Остальные мужчины тоже разоружились, как и подобает в доме Бога, уложив орудия смерти весьма впечатляющей ощетинившейся грудой на задней церковной скамье. Только Джейми оставил при себе кинжал и меч — очевидно, так полагалось по жениховскому церемониалу.
Мы преклонили колени перед деревянным алтарем, Мурта и Дугал заняли свои места как свидетели, и церемония началась.
За два столетия форма католического венчального обряда не изменилась, и слова, связывавшие меня с молодым чужеземцем, который стоял на коленях рядом со мной, были в большинстве своем те же, что связали меня с Фрэнком. Внутри себя я ощущала холодную пустоту. Слова, которые, запинаясь, произносил молодой священник, эхом отдавались в пустой раковине моего желудка.
Я автоматически поднялась на ноги, когда настало время давать обет, и застыла как зачарованная; пальцы мои, совершенно оледенелые, скрылись в сильной руке моего жениха. Пальцы у него были такие же холодные, как мои, и я впервые за все это время подумала, что, невзирая на внешнюю сдержанность, он нервничает не меньше моего.
