Стянув свой мокрый камзол, он небрежно бросил его на табурет, потом сел на кровать, чтобы снять мокрые башмаки.
— Господи, — сказал он, — я умираю с голоду. Надеюсь, повариха еще не легла спать.
— Джейми… — начала было я.
— Сними свой плащ, англичаночка, — сказал он, заметив, что я продолжаю стоять, прислонившись к двери. — Ты промокла до нитки.
— Да. В общем… да. Но сначала… э–э… Джейми, почему это вдруг у тебя имеется постоянная комната в борделе? — вырвалось у меня.
Он потер подбородок со слегка смущенным видом.
— Прости, англичаночка. Конечно, мне не стоило приводить тебя сюда, но это единственное место, где, как я подумал, мы могли быстро привести в порядок твой наряд, не говоря уж о возможности получить горячий ужин. И кроме того, мне надо было поместить мистера Уиллоби туда, где он не попал бы в большую беду, и раз уж мы сюда пришли… что ж, — он бросил взгляд на кровать, — эта постель куда удобнее, чем моя койка в печатной мастерской. Но может быть, это была неудачная идея. Мы можем уйти, если тебе кажется, что это не…
— Я не возражаю, — перебила я его. — Вопрос в том, почему у тебя есть собственная комната в борделе. Неужели ты такой хороший клиент, что…
— Клиент?
Он уставился на меня, подняв брови.
— Здесь? Господи, англичаночка, за кого ты меня принимаешь?
— Черт меня побери, если я это знаю, — сказала я. — Потому и спрашиваю. Ты ответишь на мой вопрос?
На миг он уставился на свои обтянутые чулками ноги, поводил пальцами по полу, поднял голову, посмотрел на меня и спокойно ответил:
— Пожалуй. Я не клиент Жанны, но она моя клиентка, и хорошая. Она держит для меня комнату, потому что я часто допоздна бываю в отлучке по делам, и почему бы мне не иметь места, куда я могу заявиться когда угодно и где мне будут обеспечены еда, постель и уединение? Эта комната — часть моей договоренности с ней.
Я слушала, затаив дыхание, и лишь теперь облегченно выдохнула.
— Ладно. Тогда задам следующий вопрос: какое дело может связывать хозяйку борделя с печатником?
В моей голове промелькнула нелепая мысль, что он, может быть, печатает рекламные плакаты ее заведения, но, разумеется, я тут же ее отбросила.
— Что ж, — медленно произнес он. — Нет, я думаю, это не вопрос.
— Нет?
— Нет.
Одним плавным движением он встал с кровати и оказался так близко от меня, что я могла заглянуть ему в лицо. У меня вдруг возник порыв отступить на шаг, и если он остался неосуществленным, то главным образом оттого, что отступать было некуда.
— Настоящий вопрос, англичаночка, состоит в том, почему ты вернулась?
— Ага, конечно, легче задавать вопросы мне, чем отвечать самому. — Мои ладони плотно прижались к шероховатому дереву двери. — Ну а как ты думаешь, почему я вернулась?
— Я не знаю.
Мягкий шотландский говор звучал невозмутимо, но я даже в полумраке видела, как бьется пульс над открытым воротом его рубахи.
— Ты вернулась, чтобы снова стать моей женой? Или только затем, чтобы рассказать мне о дочери?
Неожиданно, словно осознав, что такая близость меня нервирует, Джейми отвернулся и двинулся к окну, где поскрипывали на ветру ставни.
— Ты мать моего ребенка, англичаночка, и за одно это я обязан тебе — за знание того, что моя жизнь была не напрасной и что мой ребенок в безопасности.
Он повернулся и посмотрел на меня. В голубых глазах застыло напряжение.
— Но прошло много времени с тех пор, как мы с тобой были вместе. Потом у тебя была своя жизнь, а у меня здесь — своя. Ты ничего не знаешь о том, что я делал или кем был. И вот теперь ты вернулась. Потому что захотела или потому что почувствовала себя обязанной?
У меня перехватило горло, но я посмотрела прямо в глаза Джейми.
— Я вернулась теперь, потому что раньше… раньше я думала, что ты умер. Я думала, что ты погиб при Куллодене.
Джейми уставился на подоконник и подобрал с него какую–то щепочку.
— Ну понятно… Что ж… я и должен был умереть. — Он невесело улыбнулся, пристально изучая щепочку. — Приложил к этому уйму стараний. — Он снова посмотрел на меня. — А как ты узнала, что я не умер? Или где я нахожусь, если на то пошло?
— Мне помогли. Молодой историк Роджер Уэйкфилд нашел архивные записи, он проследил каждый твой шаг до Эдинбурга. И, увидев имя «А. Малкольм», я поняла… подумала, что… это можешь быть ты.
Мои объяснения были невнятными, но время для подробностей можно будет найти и позже.
— Ага, понятно. И потом ты пришла. Но все же… почему?
Несколько мгновений я смотрела на него молча. Джейми, словно ему стало трудно дышать, а может быть, просто ради того, чтобы чем–то себя занять, нашарил засов и наполовину распахнул ставни, заполнив комнату шумом падающей воды и холодным, свежим запахом дождя.
— Ты пытаешься намекнуть мне, что не хочешь, чтобы я осталась? — вырвалось у меня. — Потому что если… я хочу сказать, мне понятно, что жизнь твоя теперь… может быть, у тебя… другие узы…
Невероятно обострившееся восприятие позволяло мне улавливать едва слышные звуки, доносившиеся с нижнего этажа, и это несмотря на шум дождя и оглушительный стук собственного сердца. Мои ладони вспотели, и я тайком вытерла их о юбку.
Джейми отвернулся от окна и уставился на меня.
— Господи! — вздохнул он. — Да чтобы мне вдруг захотелось расстаться с тобой? — Его лицо было бледным, а глаза неестественно блестели. — Я страстно желал тебя двадцать лет, англичаночка. Боже мой, неужели ты этого не понимаешь?
Ветерок забросил выбившиеся пряди волос ему на лицо, и Джейми раздраженно откинул их назад.
— Но я не тот человек, которого ты знала двадцать лет назад, верно? — Он отвернулся, с досадой махнув рукой. — Сейчас мы знаем друг друга хуже, чем тогда, когда поженились.
— Ты хочешь, чтобы я ушла?
Кровь гулко стучала у меня в висках.
— Нет!
Он стремительно развернулся ко мне и крепко схватил за плечи, отчего я непроизвольно отпрянула.
— Нет, — проговорил он более спокойно. — Я не хочу, чтобы ты ушла. Я уже сказал тебе это, и сказал честно. Но… я должен знать.
Джейми опустил голову, но по выражению его лица было понятно, насколько важен для него этот вопрос.
— Я нужен тебе? — прошептал он. — Англичаночка, ты примешь меня? Ты готова рискнуть и принять человека, которым я являюсь, ради человека, которого ты знаешь по общему прошлому?
Я ощутила мощную волну облегчения, смешанного со страхом. Она пробежала от его руки по моему плечу и к кончикам пальцев ног, снимая напряжение.
