Увидев меня, мадам вскинулась.
— Мадам Фрэзер! О, прошу прощения. Мне не хотелось заставлять вас ждать, но я получила… — она запнулась, подыскивая выражение поделикатнее, — ужасную новость.
— Да уж, новость и вправду жуткая, — согласилась я. — Расскажите, что это за Изверг?
— Вы слышали?
И без того бледное лицо мадам стало совсем белым, она заломила руки.
— Что он скажет? Он впадет в ярость! — простонала она.
— Кто? — спросила я. — Джейми или Изверг?
— Ваш муж. — Она рассеянно огляделась по сторонам. — Когда он узнает, что его женой так постыдно пренебрегли, оставили без внимания, приняли за fille de joie
[11]
и выставили на… на…
— Мне кажется, по этому поводу у него особых возражений не будет, — отмахнулась я. — Но мне бы хотелось побольше узнать об Изверге.
— Вот как?
Тяжелые брови Бруно поднялись. Он был крупным мужчиной с покатыми плечами и длинными руками, которые делали его похожим на гориллу; сходство еще больше усиливалось низким лбом и срезанным подбородком. Короче говоря, самый подходящий тип для вышибалы в борделе.
Здоровяк бросил взгляд на хозяйку в ожидании указаний, но та, покосившись на маленькие эмалированные часы на каминной доске, вскочила на ноги с испуганным восклицанием:
— Проклятье! Я должна идти!
Торопливо помахав мне рукой, мадам Жанна выбежала из комнаты, оставив нас с Бруно удивленно смотрящими ей вслед.
— О да, — проговорил он, очнувшись. — За всеми делами мы совсем забыли: это прибывает в десять часов.
Эмалированные часики показывали четверть одиннадцатого. Чем бы ни было «это», я надеялась, что оно подождет.
— Изверг, — напомнила я ему.
Как и большинству людей, Бруно не терпелось выложить все кровавые подробности. Из дальнейшего разговора выяснилось, что Изверг представлял собой ранний, эдинбургский вариант позднейшего лондонского Джека Потрошителя. Он тоже специализировался на девушках легкого поведения, которых убивал холодным оружием с тяжелым режущим или рубящим лезвием. В некоторых случаях тела были расчленены — «повреждены», как сказал Бруно, понизив голос.
Убийства — всего восемь — происходили в течение последних двух лет. За единственным исключением, женщины, которых убивали в их собственных комнатах, жили одни. Две были убиты в борделях. В чем, как я и предполагала, заключалась основная причина волнения мадам.
— И что это за исключение? — спросила я.
Бруно перекрестился.
— Монахиня, — прошептал он, по–видимому, до сих пор испытывая потрясение. — Французская сестра милосердия. Сестру, высадившуюся на берег в Эдинбурге с группой монахинь, державших путь в Лондон, похитили с пристани, так что никто из спутниц в суматохе не заметил ее отсутствия. К тому времени, когда ее обнаружили в одном из переулков Эдинбурга, после наступления ночи, было слишком поздно.
— Ее изнасиловали? — уточнила я по клинической привычке.
— Не знаю, — буркнул Бруно, поднимаясь на ноги.
Его широкие покатые плечи поникли от усталости. Наверное, он дежурил всю ночь и сейчас ему пора было на боковую.
— Извините меня, мадам, — проговорил он официальным тоном, поклонился и вышел.
Я села на маленькую бархатную кушетку, чувствуя себя слегка ошеломленной. Честно говоря, мне раньше и в голову не приходило, что в борделях в дневное время происходит такое множество разнообразных событий.
В дверь неожиданно забарабанили, да так, словно кто–то решил достучаться до меня с помощью молотка. Я встала, чтобы открыть, но дверь уже распахнулась, и в комнату решительно вошел стройный мужчина с властными манерами, с порога заговоривший так торопливо и с таким сильным акцентом, что я не смогла его понять.
— Вы ищете мадам Жанну? — быстро сказала я, когда он остановился, чтобы перевести дух перед следующей тирадой.
Нежданный гость был молодым человеком лет тридцати, стройным и поразительно красивым, с густыми черными волосами и бровями. Из–под этих бровей на меня воззрились сердитые глаза, но стоило мужчине присмотреться как следует, и в нем произошла разительная перемена. Брови поднялись, черные глаза сделались огромными, а лицо побледнело.
— Миледи? — воскликнул он и, бросившись на колени, уткнулся лицом в мою рубашку на уровне промежности.
— Отпустите! — воскликнула я, отталкивая его. — Я здесь не работаю. Отпусти, говорю!
— Миледи! — с надрывом повторил он. — Миледи! Вы вернулись! Чудо! Господь вернул вас!
Он с улыбкой поднял на меня глаза, слезы струились по его лицу. У него были большие белые идеальные зубы. Неожиданно во мне всколыхнулись воспоминания, позволившие узнать в этом решительном красавце мальчика.
— Фергюс! — вскричала я. — Фергюс, это действительно ты! Встань, ради бога, и дай мне посмотреть на тебя!
Он поднялся на ноги и тут же заключил меня в крепкие объятия. Так же поступила и я, в радостном волнении похлопывая его по спине. Ему было лет десять, когда я видела его в последний раз, как раз накануне Куллодена. Теперь он стал мужчиной, и его бородка царапала мою щеку.
— Я подумал, что вижу призрак! — воскликнул он. — Значит, это правда вы?
— Да, это я, — заверила я его.
— Вы видели милорда? — спросил он возбужденно. — Он знает, что вы здесь?
— Да.
— О!
Фергюс моргнул и отступил на полшага, как будто что–то пришло ему в голову.
— Но… но как же…
Он умолк, явно смутившись.
— «Как же» насчет чего?
— Вот ты где! Что ты здесь делаешь, Фергюс?
Высокая фигура Джейми неожиданно показалась в дверях. При виде моего украшенного своеобразной вышивкой наряда его глаза расширились.
— Где твоя одежда? — спросил он, но тут же махнул рукой. — Впрочем, не важно, сейчас не до того. Идем, Фергюс: в восемнадцатом проходе разливают бренди, и акцизные чиновники уже у меня на хвосте!
Сапоги загрохотали по деревянной лестнице, и я снова осталась одна.
У меня, разумеется, не было уверенности в том, что мне так уж надо спешить за ними, но любопытство взяло верх над благоразумием. После быстрого визита в швейную комнату в поисках более основательного прикрытия я торопливо спустилась вниз, завернутая в большую, наполовину расшитую розовыми штокрозами шаль.
Разумеется, в прошлую ночь у меня не было возможности составить полное представление о плане и расположении здания, но по характеру доносившихся снаружи шумов мне не составило труда догадаться, с какой стороны находится главная улица. Я предположила, что упомянутый Джейми проход расположен с другой стороны, хотя уверенности в этом, конечно, не было и быть не могло. Архитектура Эдинбурга отличалась обилием крыльев, флигелей, всякого рода пристроек, а также странными изгибами стен — все это способствовало использованию каждого дюйма пространства.
