Его дурацкое поведение при Кэрриарике спасло жизнь Фрэзера при Куллодене. Теперь долг уплачен и Фрэзер в его власти, но само положение Фрэзера как узника обеспечивало ему полную безопасность. Ибо, будучи очень разными, при всей их глупости или уме, наивности или опытности, все Грей были людьми чести.
Чувствуя себя немного лучше, он встретился взглядом со своим отражением в зеркале, надел парик и, перед тем как первый раз обратиться к заключенным, отправился позавтракать.
— Сэр, подать вам ужин в гостиную или сюда?
Голова Маккея, как всегда непричесанная, просунулась в дверь кабинета.
Грей, поглощенный разложенными на письменном столе бумагами, не сразу понял вопрос, неопределенно хмыкнул, потом поднял голову, сообразив, чего от него хотят, буркнул: «Сюда, пожалуйста», неопределенно махнул рукой и снова углубился в документы, не подняв головы, даже когда поднос оказался на столе.
Говоря насчет бумажной работы, Кворри не шутил: одно только пропитание узников и гарнизона требовало оформления бесчисленных приказов, запросов, предписаний, обязательств, счетов и прочих документов, составлявшихся непременно в двух экземплярах — второй для Лондона. Но кормежкой дело не ограничивалось. Повседневная жизнь тюрьмы, и узников, и стражников, и вольнонаемного персонала, как оказалось, не текла сама по себе, а требовала от начальника постоянного принятия решений по такому множеству вопросов, что первый день он только и делал, что читал, писал да подписывал всякого рода хозяйственные бумаги, постепенно приходя к мысли, что, если ему не удастся быстро найти толкового писаря, он загнется от тоски.
«Двести фунтов пшеничной муки для нужд заключенных, — написал он. — Шесть больших бочек эля для нужд казарм».
Его обычно изящный почерк быстро упростился до примитивной скорописи, витиеватая подпись сменилась лаконичным «Дж. Грей». Со вздохом отложив перо, майор закрыл глаза и помассировал переносицу, чтобы снять боль во лбу. Солнце не соблаговолило показать свой лик ни разу со времени его прибытия, и от работы весь день в дымной комнате, при свете свечи, глаза жгло, словно они стали горящими угольками. Его книги прибыли днем раньше, но он не успел распаковать их: слишком устал к ночи. Сил хватило только на то, чтобы промыть больные глаза в холодной воде и отправиться на боковую.
Какой–то подозрительный шорох заставил его встрепенуться и открыть глаза. Здоровенная бурая крыса сидела на уголке стола, держа в передних лапах кусочек сливового пирога. Она не двигалась, просто задумчиво смотрела на него, шевеля усами.
— Что я вижу, черт побери! — воскликнул Грей в изумлении. — Эй ты, воровка! Это мой ужин!
Крыса задумчиво жевала сливовый пирог, поглядывая на майора яркими глазами–бусинками.
— Убирайся отсюда!
В ярости Грей схватил первый попавшийся под руку предмет и запустил им в крысу. Чернильница, ударившись о каменный пол, разбилась, забрызгав все вокруг. Испуганная крыса спрыгнула со стола, метнулась к двери и стремительно проскочила между ног пораженного Маккея, который прибежал посмотреть, что за шум.
— В тюрьме есть кошка? — спросил Грей, вывалив содержимое подноса со своим ужином в пустое ведро рядом со столом.
— Ну, сэр, коты есть в кладовых, — ответил Маккей, ползая на корточках и вытирая маленькие черные следы, оставленные поспешно ретировавшейся через чернильную лужицу крысой.
— Тогда принеси сюда кота, пожалуйста, Маккей, — велел Грей. — И мигом!
Его передернуло от воспоминания о неприлично голом хвосте, нагло лежащем на его тарелке. Конечно, в поле ему доводилось видеть крыс, и не раз, но чтобы в собственном кабинете у него на глазах уминали его собственный ужин — это уж чересчур.
Грей размашистым шагом подошел к окну и стоял там, вдыхая свежий воздух в надежде прочистить голову, в то время как Маккей продолжал тереть пол. Смеркалось, двор снаружи заполнялся пурпурными тенями, и камни находившегося напротив тюремного крыла казались еще более мрачными, чем обычно.
Из кухонного флигеля проследовала под дождем процессия маленьких тележек, нагруженных едой для заключенных: огромными кастрюлями с дымящейся овсянкой и прикрытыми рогожей корзинами с хлебом. По крайней мере, у бедолаг будет горячая еда после дня работы под дождем в каменном карьере.
Когда он отвернулся от окна, ему пришла в голову мысль.
— А много ли крыс в камерах? — спросил он Маккея.
— Полно, сэр, великое множество, — ответил заключенный, последним взмахом протерев порог. — Я скажу повару, чтобы он приготовил новый поднос, да, сэр?
— Пожалуйста, — сказал Грей. — А потом, мистер Маккей, будьте любезны, проследите, чтобы в каждой камере был кот.
Маккей заколебался, и Грей, собиравший разбросанные бумаги, заметил это.
— Что–то не так, Маккей?
— Нет, сэр, — медленно ответил Маккей. — Воля, конечно, ваша, но мне кажется, ребятам не понравится, если коты выведут всех их крыс.
Грей уставился на него, почувствовав легкую тошноту.
— Неужели заключенные едят крыс? — спросил он, отчетливо видя перед собой острые крысиные зубы, вгрызавшиеся в сливовый пирог.
— Ну, это ежели кому повезет, сэр: крысу не больно–то поймаешь, — ответил Маккей. — Может быть, коты в этом и помогут, в конце–то концов. Будут ли еще распоряжения, или на сегодня все, сэр?
Глава 9
СКИТАЛЕЦ
Решимости Грея в отношении Джеймса Фрэзера хватило на две недели. Потом из деревни Ардсмур прибыл посланец с новостями, которые изменили все.
— Он еще жив? — резко спросил майор прибывшего с известием жителя поселка, служившего при тюрьме по найму.
— Я сам его видел, сэр, когда его принесли. Сейчас он в «Липе», за ним ухаживают, только, сдается мне, вид у него такой, что ухода недостаточно, сэр, если вы поняли, о чем я.
Поселянин многозначительно поднял бровь.
— Я понял, — ответил Грей. — Спасибо, мистер…
— Эллисон, сэр. Руфус Эллисон. К вашим услугам, сэр. Гонец принял предложенный ему шиллинг, поклонился, держа шляпу под мышкой, и ушел.
Грей сел за стол, уставившись на свинцовое небо, где с самого его прибытия почти ни разу не появлялось солнышко, и раздраженно постучал по столу кончиком пера, забыв, что перо из–за подобного обращения тупится и его приходится чинить заново.
Впрочем, ему было не до пера: упоминание о золоте заставило бы навострить уши любого.
Сегодня утром жители поселка наткнулись на человека, блуждавшего в тумане по окрестным торфяникам. Одежда его промокла, он был не в себе от лихорадки и бредил.
С тех пор как его обнаружили, он бормотал не переставая, но спасители не могли разобрать его бред. По–видимому, он был шотландцем и при этом говорил на бессвязной смеси французского и гэльского, иногда вставляя английские слова. И одним из этих слов было «золото».
