В тот вечер Джон Грей собирался очень тщательно: надел свежую полотняную сорочку и шелковые чулки, заплел волосы и воспользовался духами с запахом лимона и вербены. Над кольцом Гектора он немного замешкался, но в конце концов надел и его.
Ужин удался: фазана, подстреленного им самолично, подали с салатом из зелени — из уважения к странным вкусам гостя и его представлениям о полезности.
Теперь они сидели за шахматной доской, сосредоточившись над миттельшпилем, в связи с чем затрагивавшиеся в ходе непринужденной беседы темы были до поры отложены.
— Хотите хереса?
Он поставил своего слона и потянулся.
Фрэзер, поглощенный изучением новой позиции, кивнул.
— Благодарю вас.
Грей встал и пересек комнату, оставив Фрэзера у огня. Он достал из буфета бутылку и почувствовал, как тонкая струйка пота потекла по боку. Дело было не в том, что от камина тянуло жаром, просто он нервничал.
К столу майор вернулся с бутылкой в одной руке и бокалами из хрусталя Уотерфорда, присланными ему матерью, — в другой. Жидкость с журчанием лилась в хрусталь, поблескивая в свете огня янтарем и розой. Глаза Фрэзера были устремлены на бокал, он рассеянно наблюдал за процедурой, но был погружен в свои мысли. Опущенные веки слегка прикрывали темно–голубые глаза. Грей гадал, о чем так задумался шотландец. Не о партии же — ее исход был очевиден.
Майор передвинул слона на ферзевом фланге. Он знал, что этот ход всего лишь оттягивает неминуемое поражение, но все же представляет угрозу для ферзя Фрэзера, вынуждая произвести обмен ладьи.
Сделав ход, хозяин встал, чтобы подложить в камин торфяной кирпичик. Он потянулся и зашел за спину своего противника, чтобы взглянуть на расположение фигур под иным углом.
В это время, изучая позицию сверху, привстал и Джеймс Фрэзер. Он наклонился вперед, и отблески камина заиграли на его рыжей шевелюре, вторя свечению хереса в хрустальном бокале.
Волосы Фрэзера были забраны сзади в хвост и перехвачены черной ленточкой; чтобы распустить их, потребовалось бы лишь легкое касание. Джон Грей представил, как запускает сзади пальцы под эту густую, блестящую шевелюру, пробегает рукой вверх, касается гладкого теплого затылка…
Его рука непроизвольно сжалась в кулак, словно на самом деле почувствовав это прикосновение.
— Ваш ход, майор.
Тихий голос шотландца вернул его к реальности. Майор сел на свое место и устремил невидящий взгляд на шахматную доску.
Впрочем, даже не глядя, он остро ощущал движения гостя. Воздух вокруг Фрэзера казался наэлектризованным, не позволяя не смотреть на него. Чтобы как–то замаскировать свои чувства, Грей взял бокал с хересом и пригубил, почти не ощущая вкуса.
Фрэзер сидел неподвижно, как статуя, и только глаза, изучавшие шахматную доску, жили на его лице. В свете догорающего камина линии мощного тела были подчеркнуты тенью. Рука, окрашенная игрой огня в черный с золотом цвет, покоилась на столе, такая же неподвижная и совершенная, как стоящая рядом пешка, выбывшая из игры.
Грей потянулся к слону на ферзевом фланге, и голубой камень в его перстне предостерегающе вспыхнул.
«Это неправильно, Гектор? — подумал он. — То, что я могу полюбить человека, который, возможно, убил тебя?»
Но может быть, то была попытка исправить прошлое, залечить раны, полученные при Куллодене ими обоими?
Слон с мягким стуком встал на нужную клетку, а рука Грея, словно уже и не принадлежавшая ему и действовавшая но собственной воле, легла сверху на ладонь Фрэзера.
Она была теплой — такой теплой! — но твердой и неподвижной как мрамор. Ничто не двигалось на столе, только пламя мерцало в глубине хереса. И тогда Грей поднял глаза, и взгляды их встретились.
— Уберите свою руку с моей, — очень тихо произнес Фрэзер. — Или я убью вас.
Рука под ладонью Грея не шелохнулась, как не изменилось и выражение лица шотландца, но майор физически ощутил пронизывавшую его гостя дрожь негодования, спазм ненависти и отвращения.
Совершенно неожиданно он снова вспомнил предупреждение Кворри, прозвучавшее в сознании так же отчетливо, как если бы было произнесено сейчас ему на ухо: «Если будете ужинать с ним наедине, не поворачивайтесь к нему спиной».
Какое уж тут «спиной»! У него не было сил просто отвернуться. Даже отвести взгляд, или моргнуть, или хоть как–то вырваться из–под власти темно–голубых глаз, сковавших его намертво. Замедленным, словно он стоял на неразорвавшейся мине, движением Грей отвел руку назад.
Наступила тишина, нарушаемая лишь стуком дождя да потрескиванием горевшего в камине торфа. Казалось, будто некоторое время ни один из них даже не дышал. Потом Фрэзер молча поднялся и вышел из комнаты.
Глава 12
ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ
Холодный ноябрьский дождь поливал камни внутреннего двора и ряды выстроившихся там, промокших до нитки угрюмых узников. Впрочем, стоявшие в оцеплении красные мундиры промокли не меньше и выглядели так же уныло.
Майор Грей ждал под козырьком крыши. Конечно, погода для проведения общей уборки камер была не лучшей, но ждать в это время года солнечного дня было бесполезно, а при наличии в не столь уж большой тюрьме двух сотен заключенных камеры, во избежание вспышек заразных болезней, необходимо драить не реже чем раз в месяц.
Двери в главную камеру распахнулись, и группа проверенных заключенных, занимавшихся уборкой под бдительным присмотром стражников, вышла наружу. Позади всех вышагивал капрал Данстейбл с охапкой предметов, изъятых, как всегда, при проводившемся одновременно с уборкой обыске.
— Обычный хлам, сэр, — доложил он, складывая свою добычу на стоявшую у локтя майора бочку. — Если что и заслуживает внимания, то вот это.
«Это» представляло собой кусочек ткани шесть дюймов на четыре, лоскут от зеленого в клетку тартана. Данстейбл скользнул взглядом по лицам понурых узников, словно надеясь, что кто–то из них себя выдаст.
Грей вздохнул и расправил плечи.
— Да, пожалуй, да.
Согласно королевскому указу горцам запрещалось носить традиционную одежду, и наличие у кого–либо тартана являлось несомненным нарушением. А всякое нарушение подлежало наказанию.
Майор шагнул вперед, а капрал поднял лоскут и громко, на весь двор, прокричал:
— Чье это? А ну, сознавайтесь!
Грей перевел взгляд с клочка яркой ткани на ряд узников, мысленно перебирая их имена в попытке соотнести их со своими не столь уж обширными познаниями по части пледов. В деталях узоры существенно разнились даже в пределах одного клана, однако для каждого было характерно некое определенное сочетание цветов.
Макалестер, Хейс, Иннес, Грэм, Макмартри, Маккензи, Макдональд… Стоп. Маккензи. Вот то, что надо! Ответ офицеру подсказали не столько знания о соответствии тех или иных цветов пледа определенному клану, сколько то, что он уже успел присмотреться к узникам. Маккензи, например, вызывал подозрение хотя бы тем, что его лицо всегда оставалось невозмутимым. Не слишком ли хорошо он владел собой для столь молодого человека?
