— Мою дочь, — невозмутимо произнес он. — Ты, конечно, сможешь приезжать навещать ее, когда захочешь.
— Ты… мерзавец! — выдохнула я.
— Будь благоразумна, Клэр, — произнес он с таким видом и таким тоном, будто имел дело с нерадивой студенткой. — Ты практически не бываешь дома. В мое отсутствие некому будет надлежащим образом присмотреть за Бри.
— Ты говоришь так, как будто ей восемь лет, а не без пяти минут восемнадцать! Ради бога, она уже почти взрослая.
— Тем более она нуждается во внимании и заботе, — парировал Фрэнк. — Если бы ты видела то, что я вижу в университете — пьянство, наркотики…
— Я это тоже вижу, — процедила я сквозь зубы. — На достаточно близком расстоянии, в отделении скорой помощи. Но Бри не из…
— Очень даже «из»! В таком возрасте девушки безрассудны — она прыгнет в койку с первым попавшимся парнем, который…
— Не будь идиотом! Бри очень разумна. Кроме того, все молодые люди экспериментируют, так они набираются жизненного опыта. Ты все равно не сможешь всю жизнь заворачивать ее в вату.
— Лучше быть завернутой в вату, чем трахаться с черномазым! — отрезал он, и его скулы слегка покраснели. — Какова мать, такова и дочь, да? Но если я имею в этом вопросе хоть какое–то влияние, я ничего подобного не допущу.
— Не смей говорить такие вещи о Бри или о ком бы то ни было! — заорала я, вскочив с кровати. Меня колотило от злости, и мне пришлось прижать кулаки к бокам, чтобы не съездить ему по физиономии, — Расстаться со мной и начать жить с последней из твоих любовниц ты имеешь полное право. Но верно ли я поняла твой намек, будто у меня была интрижка с Джо Абернэти? Ты об этом?
Ему хватило совести опустить глаза.
— Все так думают, не только я, — пробормотал он. — Ты все время проводишь с этим человеком. Но речь идет не столько о тебе, сколько о Бри. Втягивать ее в… ситуации, где ей будет грозить опасность и… и к подобным людям…
— Чернокожим, ты хочешь сказать?
— Ну да, черт возьми! — вскипел он, подняв на меня сверкающий взгляд. — Хватит уже и того, что этот Абернэти бывает на всех наших вечеринках — он, по крайней мере, получил образование. Но как насчет того толстяка с племенными татуировками и сальными волосами, которого я видел в их доме? Этого отвратительного ленивого пресмыкающегося с масляным голосом. И молодой Абернэти стал болтаться вокруг Бри днем и ночью, водить на марши, сборища и оргии в низкопробных забегаловках…
— Не думаю, что существуют «высокопробные» забегаловки, — оборвала его я, с трудом удержавшись, чтобы не рассмеяться в ответ на недоброе, но точное описание одного из наиболее эксцентричных друзей Леонарда Абернэти. — А ты знаешь, что теперь Ленни называет себя Мухаммед Измаил Шабаз?
— Да, он говорил мне, — произнес он коротко, — и я хочу принять меры предосторожности против того, чтобы моя дочь стала миссис Шабаз.
— Я не думаю, что Бри испытывает такие чувства к Ленни, — заверила я его, стараясь подавить раздражение.
— И не будет. Она поедет со мной в Англию.
— Нет, если она этого не захочет, — твердо сказала я.
Несомненно почувствовав, что его позиция уязвима, Фрэнк выбрался из постели и начал искать свои тапочки.
— Мне не нужно твое разрешение, чтобы взять мою дочь в Англию. К тому же Бри пока еще несовершеннолетняя: она поедет туда, куда я скажу. Я был бы благодарен, если бы ты нашла ее медицинскую карту; она потребуется в новой школе.
— Твою дочь? — повторила я снова. От злости мне стало жарко, несмотря на холод в комнате. — Бри моя дочь, и ты ее никуда не возьмешь!
— Ты не можешь мне помешать, — указал он с отвратительной невозмутимостью, подняв свой халат с изножья кровати.
— Черта с два, — заявила я. — Ты хочешь развестись со мной? Прекрасно. Используй любой предлог, какой хочешь, за исключением супружеской измены, которую ты не сможешь доказать, потому что ее не было. Но если ты попытаешься увезти с собой Бри, то я сама подниму в суде вопрос о супружеской неверности. Хочешь знать сколько брошенных тобой любовниц приходили ко мне и просили отказаться от тебя?
У Фрэнка отвисла челюсть.
— Я всем им говорила, что всегда готова, было бы на то твое желание.
Я сложила руки, сунув ладони под мышки: запал прошел, и холод стал ощущаться снова.
— По правде говоря, я недоумевала, почему ты не попросил развода раньше. Наверное, из–за Брианны.
От его лица отхлынула кровь, и оно белело в сумраке, словно череп.
— Что ж, — сказал он, пытаясь восстановить свое обычное самообладание. — Я не думал, что это тебя задевает. Ты ведь никогда не предпринимала попыток меня остановить.
Я уставилась на него в полном изумлении.
— Остановить тебя? — спросила я. — А что я должна была сделать? Вскрывать над паром твою корреспонденцию и махать письмами у тебя перед носом? Устроить сцену на рождественской вечеринке факультета? Пожаловаться декану?
Фрэнк поджал губы, но тут же расслабился.
— Ты могла бы вести себя так, как будто для тебя это имеет значение, — тихо произнес он.
— Это имело значение, — выдавила я из себя.
Он покачал головой, продолжая смотреть на меня темными в свете лампы глазами.
— Не в достаточной степени.
Фрэнк помолчал. Лицо его бледным пятном маячило над халатом. Потом он обошел кровать и остановился рядом со мной.
— Иногда я задумывался, вправе ли я винить тебя? — сказал он задумчиво, — Он был похож на Бри, да?
— Да.
Фрэнк дышал тяжело, почти хрипел.
— Я вижу это по твоему лицу, когда ты смотришь на нее, я вижу, что ты думаешь о нем. Будь ты проклята, Клэр Бошан, — сказал он почти нежно. — Будь проклята ты и твое лицо, которое ничего не может скрыть: ни твоих мыслей, ни твоих чувств.
За этим последовало молчание из тех, на фоне которых становится слышным обычно неуловимое дыхание дома. К которому прислушиваешься, силясь притвориться, что ты не слышал того, что было только что сказано.
— Я действительно любила тебя, — тихо произнесла я после затянувшейся паузы. — Когда–то.
— Когда–то, — эхом отозвался он. — Я должен быть благодарен за это?
К моим онемевшим губам стала возвращаться чувствительность.
— Я же говорила тебе, — сказала я. — А потом, уже потом… Фрэнк, я же старалась.
То, что он услышал в моем голосе, заставило его на миг замереть.
— Старалась, — очень тихо повторила я. — Но если тебе этого было недостаточно, ты мог уйти давным–давно.
Он отвернулся, подошел к моему туалетному столику и, рассеянно перебирая лежавшие там предметы, заговорил:
— Поначалу я просто не мог бросить тебя — беременную, одну, На это способен только подонок. А потом… Бри.
