Он отпрянул, словно от удара током, и лицо его дрогнуло.
— Ты настоящая, — прошептал Джейми.
Мне казалось, что он побледнел, как только меня увидел, но нет, лишь теперь вся краска действительно схлынула с его лица, глаза закатились, и он тяжело осел в ворох бумаг, слетевших с печатного станка. У меня мелькнула мысль, что для такого крупного мужчины это довольно изящное приземление.
То был всего лишь обморок, и стоило мне опуститься рядом с ним на колени и развязать шейный платок, как его ресницы слабо затрепетали. Сомнений у меня больше не оставалось, но я непроизвольно расстегнула полотняную рубаху и, конечно, увидела его на прежнем месте. Маленький треугольный шрам прямо над ключицей, оставленный ножом Джонатана Рэндолла, эсквайра, капитана восьмого драгунского полка его величества.
Постепенно его лицо розовело. Я села на пол, скрестив ноги, и положила голову Джейми себе на колени, запустив руку в густые, мягкие волосы. Он открыл глаза.
— Так плохо, да? — с улыбкой произнесла я те самые слова, которые он сказал мне двадцать с лишним лет назад, в день нашей свадьбы, держа мою голову у себя на коленях.
— Хуже не бывает, англичаночка, — ответил он, и его губы сложились в неуверенную улыбку.
Джейми рывком сел и, не отрывая от меня глаз, повторил:
— Боже праведный, ты настоящая!
— Ты тоже. — Я подняла голову и взглянула на него. — Я думала, что ты умер.
Мне хотелось сказать это непринужденно, но голос подвел. Слезы заструились по щекам, пропитывая грубую ткань его рубашки, когда он крепко прижал меня к себе.
Меня так трясло, что я не сразу поняла, что его тоже трясет, и по той же самой причине так и не узнала, сколько же времени мы провели на пыльном полу, плача в объятиях друг друга, изливая в слезах тоску двадцатилетней разлуки.
Он запустил пальцы в мои волосы, освобождая их от заколок. Заколки градом посыпались на пол, волосы волной упали на плечи. Сама я изо всех сил сжимала его запястья, впившись ногтями в полотно рубахи так, словно стоило мне разжать пальцы — и Джейми исчезнет.
Потом, видимо охваченный таким же страхом, он вдруг схватил меня за плечи, отстранил, отчаянно всматриваясь в мое лицо, коснулся его рукой и стал обводить пальцами контуры, не обращая внимания на слезы и мокрый нос.
Наконец я шмыгнула так громко, что это, по–видимому, привело его в чувство, ибо он отпустил меня, торопливо нашарил в рукаве носовой платок и неловко вытер им сначала мое, а потом и свое лицо.
— Дай сюда.
Я выхватила у него платок, высморкалась, отдала ему, а когда он тоже высморкался, издав трубный звук, хихикнула от избытка чувств.
Он улыбнулся и утер слезы костяшками пальцев, не в состоянии оторвать от меня глаз.
Неожиданно я почувствовала, что не могу не прикасаться к нему, бросилась, обхватила, сжала изо всех сил и пришла в себя, только ощутив на своей спине его сильные руки и услышав, как он снова и снова повторяет мое имя.
Наконец я отпустила его и села, слегка отстранившись. Джейми между тем хмуро уставился на пол между своими ногами.
— Ты что–то потерял? — удивленно спросила я.
Он поднял глаза и улыбнулся чуть смущенно.
— Я боялся, что совсем потерял голову и обмочился, но нет, все в порядке. Я просто сел на кувшин с элем.
И точно: под ним медленно растекалась лужица ароматной коричневой жидкости. Я вскрикнула, вскочила на ноги и помогла подняться ему. После тщетных попыток оценить нанесенный ущерб он пожал плечами и расстегнул свои штаны, спустил плотную ткань вниз по бедрам, но вдруг остановился и, взглянув на меня, слегка покраснел.
— Все в порядке, — сказала я, чувствуя, как густая краска заливает и мои щеки. — Мы ведь женаты. — При этих словах у меня перехватило дыхание, и я непроизвольно опустила глаза. — По крайней мере, я так думаю.
Джейми долго молча смотрел на меня, а потом его широкий рот тронула улыбка.
— Ну да, конечно.
Он сбросил намоченные пивом штаны и шагнул ко мне.
Я протянула руку, чтобы остановить и одновременно, чтобы прилечь его. Больше всего на свете мне хотелось коснуться его, но непонятно почему мной овладела робость. Как мы начнем все заново после столь долгой разлуки?
Похоже, его тоже одолевали робость и смущение, порожденные теми же смешанными чувствами. Остановившись в нескольких дюймах от меня, Джейми взял мою руку, чуть помедлив, склонился над ней и легко провел губами по костяшкам. Его пальцы коснулись серебряного кольца, дрогнули и остановились, сжав полоску металла.
— Я никогда его не снимала, — вырвалось у меня, потому что мне вдруг показалось очень важным, чтобы он это знал.
Джейми слегка сжал мою руку, но не выпустил.
— Я хочу…
Он умолк, все еще не выпуская моей руки. Его пальцы вновь нашли серебряное кольцо и задержались на нем.
— Я очень хочу поцеловать тебя, — тихо сказал он. — Можно?
Сдержать подступившие слезы было невозможно. Глаза оказались переполнены ими, и я ощутила, как они, крупные и горячие, потекли по моим щекам.
— Да, — прошептала я.
Он медленно привлек меня к себе, держа наши соединенные руки под своей грудью.
— Я не делал этого очень давно, — сказал Джейми.
Я увидела, как надежда и страх затемнили голубизну его глаз, приняла этот дар и отдала ему обратно, прошептав:
— Я тоже.
С удивительной нежностью взяв мое лицо в ладони, он припал губами к моим губам.
Я не вполне знала, чего ожидаю. Повторения неистовой страсти, которая сопровождала наше последнее расставание? Я очень часто проживала в памяти бесконечные часы нашего почти дикого взаимного обладания в темноте супружеской спальни. То, к чему меня тянуло с такой силой, что я часто просыпалась в поту, дрожа от неутоленного желания.
Но за столь долгий срок мы не могли не отдалиться друг от друга, и теперь, хотя оба стремились к единению, наши первые прикосновения были медленными, нерешительными, словно каждый молчаливыми губами искал, просил, давал и обретал желанное. Мои глаза были закрыты, и я знала, что глаза Джейми тоже закрыты. Мы просто боялись смотреть друг на друга.
Не поднимая головы, он начал слегка поглаживать меня, ощупывая сквозь одежду, заново знакомясь с рельефом моего тела. Наконец его рука спустилась по моему предплечью и поймала правую кисть. Пальцы пробежались по моей руке, снова нашли кольцо и обхватили это витое серебро с горским узором, затершимся от долгого ношения, но все еще отчетливо различимым.
— Я видел тебя так много раз, — звучал в моем ухе его теплый шепот. — Ты так часто являлась мне. Порой, когда мне снились сны. Когда я лежал в лихорадке. Когда меня одолевали страх и одиночество и я знал, что должен умереть. Когда я нуждался в тебе, я всегда видел тебя, ты улыбалась, твои волосы вились вокруг твоего лица. Но ты никогда не заговаривала. И ты никогда не касалась меня.
