— Я могу коснуться тебя теперь.
Я потянулась и нежно провела рукой по его виску, уху, щеке, которые были у меня на виду. Потом моя рука двинулась к затылку, забираясь под густые бронзовые волосы, и, когда он наконец поднял голову и взял мое лицо в свои ладони, в его темно–голубых глазах сияла любовь.
— Не бойся, — тихо сказал он. — Теперь нас двое.
Наверное, мы простояли бы там вечно, глядя друг на друга, если бы не звякнул дверной колокольчик. Я отпустила Джейми и, резко обернувшись, увидела маленького жилистого человека с грубыми темными волосами, стоявшего в дверях с пакетом в руке и с разинутым ртом.
— О, наконец–то ты явился, Джорджи! Что тебя задержало? — спросил Джейми.
Джорджи промолчал, продолжая таращиться на хозяина, стоявшего посреди мастерской в одной рубахе, с голыми ногами, тогда как его штаны, чулки и башмаки валялись на полу, а в его объятиях пребывала женщина в измятой одежде и с распущенными волосами — то есть я. Узкое лицо Джорджи нахмурилось, выражая неприкрытое осуждение.
— Я ухожу, — произнес он с насыщенным акцентом западных гор. — Печатание — это одно, тут я с вами заодно и мы мыслим одинаково, но я принадлежу к свободной церкви
[8]
, как мой отец до меня и мой дед до него. Работать на паписта — это одно, монеты Папы, что ни говори, не хуже любых других, но работать на безнравственного паписта — это другое. Оно, конечно, это ваше дело, как распорядиться своей душой, но если дошло до оргий в мастерской, то это уж слишком — таково мое мнение. Поэтому я ухожу.
Он положил пакет точно в центр прилавка, развернулся на каблуках и направился к двери. Снаружи, с башни Толбут, донесся бой городских часов, и Джорджи, задержавшись в дверях, бросил на нас очередной исполненный негодования взгляд.
— А ведь еще даже не полдень! — патетически произнес он, и дверь за ним захлопнулась.
Несколько мгновений Джейми смотрел ему вслед, а потом снова медленно опустился на пол и расхохотался так, что к глазам подступили слезы.
— А ведь еще даже не полдень! — повторил он, утирая слезы со щек. — Ох, Джорджи, Джорджи!
Джейми раскачивался взад–вперед, обхватив колени руками. Я и сама не удержалась от смеха, хотя и была несколько обеспокоена.
— Чего бы мне совсем не хотелось, так это доставлять тебе неприятности, — сказала я. — Он еще вернется?
Джейми шмыгнул носом и небрежно вытер лицо краем рубашки.
— Да, надо думать. Он живет как раз напротив, в переулке Уикем. Я схожу к нему и… и объясню, — сказал он, посмотрел на меня и добавил: — Правда, Господь знает как!
С минуту казалось, что он вот–вот рассмеется снова, однако ему удалось справиться с этим порывом и встать.
— У тебя найдутся еще штаны? — спросила я, взяв брошенные штаны и разложив их на прилавке для просушки.
— Ну да, есть наверху. Подожди, я сейчас.
Джейми запустил длинную руку в ящик под стойкой, извлек аккуратную табличку с надписью «Вышел», повесил ее снаружи на дверь и, задвинув засов, повернулся ко мне.
— Ты поднимешься со мной наверх? — спросил он, согнув руку в приглашающем жесте, и в его глазах блеснула лукавая искорка. — Если не считаешь это безнравственным.
— Почему бы и нет? — откликнулась я. Смех искрился в моей крови, играя, словно шампанское. — Мы ведь женаты!
Верхний этаж был поделен лестничной площадкой на две комнаты, а прямо от площадки отходил маленький чуланчик. Задняя комната служила кладовкой для хранения всякой всячины, связанной с печатным делом. Дверь была распахнута, и я увидела деревянные ящики, наполненные книгами, связки памфлетов, аккуратно перевязанные бечевкой, бочонки со спиртом и порошковыми чернилами, а также кучу старинного на вид оборудования, каковое я сочла запасными частями печатного пресса.
Передняя комната по скудности обстановки походила на монашескую келью — там были комод с глиняным подсвечником, умывальник, табурет и узкая койка, при виде которой я облегченно вздохнула, только сейчас поняв, что до сих пор сдерживала дыхание. Судя по виду этой похожей на походную кровати, он спал один.
Беглый осмотр подтвердил, что в комнате не было никаких признаков присутствия женщины, и сердце мое снова забилось в нормальном ритме. Очевидно, что здесь никто не жил, кроме Джейми. Он отодвинул занавеску, отгораживавшую угол комнаты, и стал виден ряд крючков, на которых висели всего пара рубашек, камзол, длинный жилет скромного серого цвета и штаны, за которыми мы и явились.
Заправляя рубашку в штаны, Джейми стоял ко мне спиной, и я заметила напряженность в линии его плеч, да и сама ощущала некоторую скованность. Удивляться не приходилось: эта встреча стала потрясением для нас обоих, и прошло слишком мало времени, чтобы мы успели справиться с робостью и смущением. Джейми повернулся ко мне. Его лицо все еще хранило следы истерического смеха и слез. Не сомневаюсь, что мое тоже.
— Очень рад видеть тебя снова, Клэр, — нежно произнес Джейми. — Я думал, что никогда… ну…
Он слегка передернул плечами, как будто полотняная рубашка вдруг стала ему тесна, и посмотрел на меня в упор.
— Ребенок? — прозвучал вопрос.
Все, что чувствовал Джейми, ясно отражалось на его лице: надежда, отчаянный страх и попытка скрыть и то и другое.
Я улыбнулась ему и протянула руку.
— Подойди сюда.
Я долго думала о том, что захватить с собой, если мое путешествие сквозь камни удастся. Учитывая предыдущее столкновение с обвинениями в колдовстве, мною была проявлена максимальная осторожность, но одну вещь я просто не могла не взять с собой, невзирая на нежелательные последствия, попадись она на глаза не тому человеку.
Усадив Джейми рядом с собой на койку, я выудила из кармана маленький прямоугольный пакет, старательно сложенный мною в Бостоне, развернула водонепроницаемую обертку и сунула содержимое ему в руки.
— Вот, смотри.
Он взял их у меня осторожно, как человек, имеющий дело с неизвестной и, возможно, опасной субстанцией, и его большие руки словно бы заключили фотографии в живую оберегающую рамку. В обрамлении его пальцев красовалось круглое личико новорожденной Брианны: крохотные кулачки лежат поверх одеяльца, раскосые глазки закрыты от утомления новообретенным существованием, маленький ротик приоткрыт во сне.
Я подняла глаза на его потрясенное лицо. Он держал снимки близко к груди, не двигаясь, широко раскрыв глаза, и вид у него был такой, будто его поразила в сердце стрела из арбалета, — да так оно, похоже, и было.
— Твоя дочь посылает тебе это, — сказала я, повернула его лицо к себе и нежно поцеловала в губы.
Поцелуй вывел его из транса — он моргнул, и лицо снова ожило.
