— Это я прошу прощения. Мне просто хотелось спросить, кто тот джентльмен, с которым вы только что разговаривали?
— Ах он?
Джонс оглянулся через плечо, но человек, назвавшийся мистером Греем, уже исчез.
— Ну, мэм, это лорд Джон Грей, новый губернатор Ямайки. Ему не следовало сюда подниматься: капитан строго-настрого приказал ограждать его от любой опасности. Неровен час, заразится. Нам только того и не хватает, как прибыть в порт с мертвым губернатором на борту. Впрочем, не будь вас, тут вообще творилось бы черт знает что.
Он неодобрительно покачал головой и повернулся ко мне.
— Так вы возвращаетесь к себе, мэм? Принести вам чашечку чаю или, может быть, печенья?
— Нет, Джонс, спасибо. Перед тем как лечь спать, я хочу еще раз проведать больных. Мне ничего не нужно.
— Выходит, что нужно, мэм, и вы только что об этом сказали. Ну ладно. Доброй ночи; мэм.
Он коснулся пальцами лба и поспешил прочь.
Прежде чем спуститься вниз, я задержалась у борта, глубоко вдыхая чистый свежий воздух. До зари еще оставался не один час. Звезды, ясные и чистые, сверкали над моей головой, и я неожиданно осознала, что миг милосердия, о котором я возносила бессловесные молитвы, все-таки настал.
— Вы правы, — вслух обратилась я к морю и небу. — Заката было бы недостаточно. Спасибо.
С этими словами я отправилась вниз.
Глава 49
ЗЕМЛЯ!
Правду говорят моряки: вы можете учуять землю задолго до того, как увидите ее.
Несмотря на долгое плавание, козий загон под палубой представлял собой на удивление приятное место. К настоящему времени свежая солома уже кончилась, и козьи копытца цокали по голым доскам, однако навоз ежедневно аккуратно сгребался в кучи, укладывался в корзины и выбрасывался за борт, а Аннеке Йохансен каждое утро засыпала в ясли охапки свежего сена. Да, запах от коз исходил сильный, но то был чистый, естественный, здоровый запах животных, куда более приятный, чем смрад немытых матросских тел.
— Иди, иди сюда, дурашка, — приговаривала она, стараясь подманить годовалого козленка в пределы досягаемости пригоршней сена.
Козленок потянулся к приманке и был схвачен крепкой рукой Аннеке.
— Что там, клещ? — спросила я, желая помочь.
Аннеке подняла глаза и одарила меня широкой улыбкой, показав редкие зубы.
— Гутен морген, миссис Клэр, — сказала она. — Да, клещ. Здесь.
Она взяла обвисшее ушко козленка в руку и развернула шелковистый край, показав мне темное вздутие, обозначавшее место, где под нежной кожицей угнездился насосавшийся крови паразит. Удерживая козленка, чтобы не вырвался, Аннеке зажала припухлость между ногтями и, как выдавливают гнойник, выдавила клеща наружу. Козленок блеял и брыкался, на ушке осталась маленькая кровоточащая ранка.
— Подожди, — сказала я, когда она уже собиралась отпустить животное.
Аннеке посмотрела на меня с любопытством, но козленка удержала. Я взяла бутылку со спиртом, которую носила у пояса, как офицер шпагу, и капнула несколько капель на язвочку. Ушко было мягким, нежным, с тонкими, видимыми под атласной кожей прожилками. Глаза козленка округлились еще пуще, он высунул язык и возбужденно заблеял.
— Чтобы ухо зажило, — пояснила я, и Аннеке одобрительно кивнула.
Козленка отпустили. Он побежал к сородичам и стал энергично тыкаться головкой в материнский бок, настоятельно требуя утешения в виде молока. Аннеке огляделась в поисках извлеченного клеща и обнаружила его на палубе: он беспомощно шевелил крохотными лапками в попытке сдвинуть свое раздувшееся тельце. Она безжалостно раздавила насекомое каблуком, оставив на досках маленькое темное пятнышко.
— Вы сойдете на берег? — спросила я, и она кивнула с широкой счастливой улыбкой.
Аннеке мечтательно взглянула вверх, где сквозь крышку люка пробивались в темный загончик веселые солнечные лучи.
— Да. Чувствуете? — Ее ноздри затрепетали. — Земля, да. Вода, трава. Как хорошо!
— Мне тоже очень нужно на берег, — сказала я, тяжело вздохнув. — Вы мне поможете?
Некоторое время она молчала, размышляя. Крупная, добродушная женщина, она напоминала мне ее собственных коз, легко приспособившихся к своеобразной жизни на борту корабля, радующихся теплу и обилию соломы и чувствовавших себя превосходно, несмотря на качку, шаткую палубу и сумрак трюма.
Потом Аннеке так же спокойно и уверенно подняла на меня глаза и кивнула со словами:
— Да, я помогу.
После полудня мы бросили якорь у острова Уайтлинга — это название сообщил мне один из корабельных гардемаринов.
Я смотрела за борт с нескрываемым любопытством. Этот плоский остров с белыми пляжами и невысокими пальмами, первоначально названный Сан-Сальвадором, а впоследствии переименованный в честь удачливого английского пирата, был тем самым первым клочком земли Нового Света, к которому причалили корабли Колумба.
Перед Колумбом у меня было принципиальное преимущество: в отличие от пего я точно знала, что за земля передо мной, но все равно ощущала некий отголосок радости и облегчения, испытанных его матросами, когда их хлипкие деревянные каравеллы бросили якорь у неведомых берегов.
За долгое время пребывания на шаткой палубе человек забывает, каково это, шагать по твердой земле, и приучается ходить вразвалочку, или, как говорят на флоте, приобретает «морские ноги». Эта метаморфоза, смена походки, превращает человека в моряка, как головастика в лягушку, однако запах и вид земли заставляет любого вспомнить, что он рожден на суше, даже если его ноги от нее и отвыкли.
Главная моя проблема заключалась в том, чтобы вообще ступить ногой на твердую почву. Остановка на острове Уайтлинга была недолгой и вынужденной, предпринятой для пополнения критически истощившихся запасов воды. Далее предстояло плавание через Наветренные острова и далее на Ямайку, что должно было занять не меньше недели. Остров Сан-Сальвадор был невелик, но, осторожно расспрашивая своих пациентов, я выяснила, что он лежит на оживленном морском пути и в Кокбурн, его главный порт, корабли заходят очень часто. Не то чтобы место идеально подходило для побега, но ведь особого выбора у меня не было. Я не собиралась отправляться на Ямайку, чтобы, пользуясь «гостеприимством» королевского флота, послужить наживкой, на которую они собирались поймать Джейми.
Хотя все команда истосковалась по суше и мечтала почувствовать под ногами твердую землю, сойти на берег было позволено только тем, кто отправлялся за водой. Матросы с бочками на слегах двинулись к источнику вдоль берега Голубиного залива, у горловины которого мы бросили якорь. У трапа капитан выставил часового с приказом никого больше не выпускать. Моряки, не попавшие в состав посланной за водой команды, но большей части толпились на палубе у бортового ограждения, болтая, отпуская шуточки или просто мечтательно глядя на остров. Чуть дальше я приметила развевающиеся на дующем с берега ветру длинные светлые волосы. Губернатор тоже поднялся наверх и подставил бледное лицо тропическому солнцу.
