— Еда, — коротко бросила она и исчезла.
— Интересно, где отец Фогден ее нашел? — спросила я, отодвигая свой стул.
Штерн посмотрел на меня с удивлением.
— Где ее нашел? Ах да, я и забыл, вы ведь не знаете.
Он покосился на открытую дверь, куда удалилась пожилая женщина, но внутри дома было темно и тихо.
— Он познакомился с ней в Гаване, — сказал Штерн и поведал мне всю историю.
Отец Фогден уже десять лет отслужил священником, когда в качестве миссионера ордена святого Ансельма, пятнадцать лет назад, прибыл на Кубу. Призванный служить сирым и убогим, он несколько лет трудился в трущобах Гаваны, не думая ни о чем другом, кроме как об облегчении людских страданий и обретении Господней милости, пока в один прекрасный день не встретил на рынке Эрменегильду Руис Алькантару-и-Мерос.
— Не думаю, чтобы он даже сейчас понимал, как это все случилось, — произнес Штерн и сделал глоток вина. — Возможно, и она тоже. А может быть, она задумала это в тот самый миг, как только его увидела.
Так или иначе, спустя полгода вся Гавана была потрясена скандальной новостью: молодая жена дона Армандо Алькантары сбежала, причем не с кем-нибудь, а со священником!
— И со своей матерью, — еле слышно произнесла я, но Штерн разобрал мои слова и улыбнулся.
— Эрменегильда никогда не оставила бы мамаситу, — подтвердил он. — Ни ее, ни Людо.
Вообще-то у их побега почти не было шансов на успех, ибо дон Армандо был влиятелен и обладал большими возможностями, однако случилось так, что именно в это время англичане предприняли вторжение на Кубу и у дона Армандо появились заботы более неотложные, чем поиски сбежавшей жены.
Верхом, хотя поездку изрядно затрудняли наряды Эрменегильды, с которыми она не пожелала расстаться, беглецы добрались до Байамо, наняли рыбачью лодку и прибыли на Эспаньолу, где можно было не опасаться преследования.
— Она умерла три года спустя, — произнес Штерн. Он вновь наполнил свою чашку из благоухающего кувшина. — Фогден похоронил ее сам, под бугенвиллеей.
— И с тех пор они остались одни, — откликнулась я, — Священник, Людо и мамасита.
— О да.
Штерн прикрыл глаза. Его профиль темнел на фоне закатного зарева.
— Эрменегильда никогда не покинула бы мамаситу, а мамасита никогда не расстанется с Эрменегильдой.
Он залпом допил остатки сангрии.
— Никто сюда не приходит, — сказал он. — Поселяне на холм ни ногой: их пугает призрак Эрменегильды. Проклятая грешница, похороненная нечестивым священником, — разве она может покоиться с миром?
Морской бриз холодил мой затылок. Сгущавшиеся сумерки заставили угомониться даже цыплят в патио. Фазенда де ла Фуэнте была объята покоем.
— Вы же пришли, — заметила я, и Штерн улыбнулся.
Апельсиновый запах поднимался над пустой чашкой в моих руках, сладкий словно от свадебного букета.
Штерн протянул ко мне руку, не совсем твердую.
— Не отужинать ли нам вместе, миссис Фрэзер?
На следующее утро, после завтрака, Штерн был готов отбыть в Сент-Луис. Перед этим я решила задать священнику несколько уточняющих вопросов насчет виденного им корабля: хотелось выяснить, не «Дельфин» ли это.
— Какой это был корабль? — спросила я, наливая в чашку поданное к завтраку козье молоко.
Отец Фогден, пребывавший явно не в лучшей форме после вчерашних излишеств, постукивал по кокосовому ореху, задумчиво напевая что-то себе под нос.
— А?
Он оторвался от своих мечтаний, когда Штерн легонько ткнул его под ребра. Я терпеливо повторила свой вопрос.
— О!
Он прищурился в глубокой задумчивости, потом его лицо расслабилось.
— Деревянный.
Штерн уткнулся лицом в тарелку, давясь от смеха. Я глубоко вздохнула и попыталась зайти с другой стороны:
— Вы видели матросов, которые убили Арабеллу?
Он поднял узкие брови.
— Конечно видел, как не видеть? Иначе откуда бы я знал, что это сделали они?
Я ухватилась за это свидетельство способности к логическому мышлению.
— Да, естественно. А что на них было надето?
Рот священника приоткрылся с явным намерением сказать «одежда», и я опередила его, задав уточняющий вопрос:
— Было ли на них что-то вроде мундиров?
Команда «Дельфина», кроме случаев выполнения официальных обязанностей, носила грубые рабочие робы, однако даже они могли сойти за униформу в силу единообразия цвета и фасона.
Отец Фогден опустил свою чашку, оставив над верхней губой молочный след, стер его тыльной стороной ладони, нахмурился и покачал головой.
— Нет. Думаю, нет. Только и припоминаю, что у их вожака был крюк вместо утраченной руки.
Он согнул длинные пальцы, как бы иллюстрируя сказанное.
Я выронила чашку, молоко пролилось, Штерн с восклицанием подскочил, а священник остался на месте, с удивлением наблюдая, как струйка молока стекает со стола к нему на колени.
— Ну и зачем было делать это? — укоризненно сказал он.
— Прошу прощения, — пролепетала я.
Руки мои дрожали так, что мне никак не удавалось собрать осколки разбитой чашки, и я с превеликим трудом осмелилась задать последний вопрос:
— Отец Фогден, этот корабль уплыл?
— Нет, — отозвался священник, оторвав взгляд от своего мокрого одеяния. — Да и как бы он мог? Он на берегу.
Отец Фогден шел впереди, подоткнув сутану и поблескивая тощими белыми икрами. Мне пришлось последовать его примеру, ибо склон холма выше дома порос густой травой и репейником, цеплявшимся к подолу моего позаимствованного одеяния.
По всему холму вились овечьи тропы, но узкие и едва заметные, теряющиеся под деревьями и полностью исчезающие в густой траве. Но священник знал, куда идти, ибо двигался быстро и напрямик, не глядя под ноги и ни разу не обернувшись.
Ближе к вершине я уже запыхалась, даже при том что Лоренц Штерн галантно помогал мне, убирая ветви с моего пути, а на самых крутых участках склона подавал мне руку.
— Думаете, там на самом деле корабль? — спросила я, когда мы уже приближались к вершине.
По правде сказать, многое в поведении нашего хозяина наводило на мысль, что он запросто мог и придумать что-нибудь в этом роде, совершенно бескорыстно, просто ради общения.
Штерн пожал плечами и стер с бронзовой щеки струйку пота.
— Что-то там, во всяком случае, есть, — ответил он. — Овца-то мертва, от этого никуда не денешься.
Мысль об участи Арабеллы пробудила во мне неуверенность. Овцу кто-то убил, и когда мы поднимались на вершину холма, я старалась двигаться как можно тише. Это не могли быть люди с «Дельфина»: ни у одного из офицеров или матросов с военного корабля крюка не было. Я попыталась убедить себя, что вряд ли это и «Артемида», но когда мы остановились под большой агавой на вершине холма, сердце билось учащенно.
