Желая показать, что находит это зрелище невыносимым, преподобный внезапно поставил свой бокал с лимонадом, повернулся и, бесцеремонно расталкивая гостей локтями, двинулся сквозь толпу к выходу на террасу.
У меня вырвался вздох облегчения: беседовать с преподобным Кэмпбеллом было все равно что обмениваться фривольностями с палачом. Хотя нет, по правде сказать, компания единственного палача, которого мне довелось знать, была бы все-таки предпочтительнее.
Неожиданно я увидела высокую фигуру Джейми, направлявшегося к двери в задней части помещения, что вела, по моим предположениям, к личным покоям губернатора. Побуждаемая любопытством, я решила присоединиться к нему. Однако народу в салоне уже набралось столько, что пробраться к двери удалось не сразу, а когда удалось, Джейми уже пропал из виду. Но меня это не остановило. Я тоже прошла в дверь и оказалась в длинном коридоре, тускло освещенном установленными в нишах свечами. Кроме того, сквозь расположенные через равные интервалы высокие створчатые окна туда попадал свет факелов с террасы, поблескивавший на металле развешанных по стенам разнообразнейших образцов холодного и огнестрельного оружия: кинжалов, шпаг, щитов, пистолетов и прочего.
«Интересно, — подумала я рассеянно, — это личная коллекция лорда Джона или он унаследовал ее от своего предшественника вместе с резиденцией?»
После шумного салона здесь царила тишина, и даже мои шаги заглушались покрывавшим паркет длинным турецким ковром.
Откуда-то спереди доносились голоса, определенно мужские, но слов было не разобрать. Я свернула за угол в короткий боковой коридор и увидела впереди дверь, из-за которой просачивался свет. Должно быть, дверь, ведущая в личные покои губернатора. И оттуда донесся голос Джейми.
— О господи, Джон! — воскликнул он.
Я застыла на месте, остановленная не словами, а тем тоном, которым они были произнесены. В обычно сдержанном голосе Джейми прозвучало нескрываемое сильное чувство.
Стараясь двигаться неслышно, я подобралась поближе и сквозь полуоткрытую дверь увидела, как склонилась голова Джейми, когда он сжал лорда Джона Грея в пылких объятиях.
Меня как громом поразило: я онемела и застыла на месте.
На моих глазах они разъединились: Джейми стоял ко мне спиной, но лорд Джон вполоборота и мог бы легко меня заметить. Только он не смотрел в сторону коридора — взгляд его был прикован к Джейми и полон такого неприкрытого вожделения, что у меня кровь прилила к щекам.
Веер выпал из моей руки, и губернатор, встрепенувшись, обернулся на звук, но я уже спешила по холлу назад к салону, и стук сердца отдавался в моих ушах.
Ворвавшись в салон, я с неистово бьющимся сердцем остановилась позади разлапистой пальмы в кадке. Помимо восковых свечей в железных подсвечниках помещение освещали еще и вставленные в стенные держатели сосновые факелы, но даже при этом углы комнаты тонули в тенях, благодаря чему моя дрожащая фигура оставалась незамеченной.
Руки были холодны, как ледышки, меня слегка мутило. Что вообще происходит?
Явное потрясение, испытанное губернатором, когда он узнал, что я жена Джейми, теперь получило хотя бы частичное объяснение: горечь и неутоленная тоска в его взгляде рассказали многое, по крайней мере о нем. Но с Джейми такой ясности не было.
Как-то между делом Джейми сказал мне про Грея: «Он был начальником тюрьмы в Ардсмуре». А в другой раз, уже не так небрежно: «А ты знаешь, чем занимаются мужчины в тюрьме?»
Знать я, конечно, знала, но могла поклясться головой Брианны, что Джейми не мог, не был способен ни на что подобное, ни при каких обстоятельствах. По крайней мере, могла поклясться до сегодняшнего вечера.
Я закрыла глаза и, тяжело дыша, постаралась не думать о том, что увидела.
Разумеется, у меня ничего не получилось. И чем больше я размышляла об этом, тем более это казалось невероятным. Воспоминания о Джеке Рэндолле, возможно, побледнели, так же как оставленные им шрамы, но мне не верилось, что они стерлись настолько, чтобы Джейми мог терпимо отнестись к проявлениям внимания со стороны другого мужчины, не говоря уж о том, чтобы принимать их.
Предположим, его знакомство с Греем было настолько близким, что допускало то, чему я стала свидетельницей, и все сводилось к одной лишь дружбе. Но почему он никогда не рассказывал мне прежде об этой столь близкой дружбе? Почему, как только услышал, что Грей на Ямайке, не смущаясь расстоянием, поспешил с ним увидеться? Желудок мой снова свернулся узлом, и мне стало так плохо, что потребовалось срочно сесть.
Сесть, однако, было некуда. Дрожащая, незаметная в тени, я привалилась к стене, и тут дверь губернаторских покоев отворилась и вышел, видимо с намерением вернуться к гостям, губернатор. Лицо его раскраснелось, глаза сияли. Будь у меня оружие посерьезнее, чем заколка для волос, в этот миг я легко бы могла его убить.
Спустя несколько мгновений дверь открылась снова и оттуда, отставая всего-то футов на шесть, появился Джейми. Маска холодной отстраненности не покинула его лица, но я знала его достаточно хорошо, чтобы увидеть под ней следы сильных эмоций. Правда, что это за чувства, сказать не могла. Возбуждение? Мрачное предчувствие? Страх, смешанный с радостью?
Он не вступал в разговоры, не прикасался к закускам и напиткам, а озабоченно расхаживал по помещению, определенно кого-то ища. Конечно же, меня.
Я тяжело сглотнула, чувствуя себя неспособной встретиться ним на глазах у всей толпы, и оставалась на месте до тех пор, пока он не вышел на террасу. Тогда я покинула свое укрытие и быстро пересекла зал, намереваясь найти убежище в уборной. Там, по крайней мере, можно будет сесть и перевести дух.
Толкнув тяжелую дверь, я вошла внутрь и мгновенно расслабилась, вдыхая окружившие меня теплые, успокаивающие ароматы духов и пудры. Но вместе с ними мои ноздри втянули и другой запах, слишком хорошо мне знакомый, поскольку принадлежал к числу запахов, неразрывно связанных с моей профессией. Только вот я никак не ожидала учуять его здесь.
В уборной было тихо: громкие голоса из салона сюда едва доносились, словно отголоски дальнего грома. Однако это место больше не являлось убежищем.
Мина Алкотт лежала, распростертая на красной бархатной кушетке. Голова ее свешивалась с краю, юбка была задрана до шеи. В широко раскрытых глазах застыло удивление. Кровь из перерезанного горла смочила красный бархат, так что он потемнел, и капала на пол, растекаясь лужей под откинутой головой. Растрепавшиеся светло-каштановые волосы свисали до пола, кончики локонов выпачкались в крови.
Я стояла как вкопанная, слишком ошеломленная даже для того, чтобы позвать на помощь. Потом до меня донеслись снаружи веселые голоса, и дверь распахнулась. Наступила внезапная тишина — вошедшая женщина увидела то же, что и я.
Свет из коридора упал сквозь дверной проем, и за миг до того, как раздался оглушительный визг, я увидела на полу ведущую к двери на веранду цепочку следов. Следов маленьких мягких туфель с войлочными подошвами, перепачканных в крови.
