Но зачем он его привез? Об этом я думала непрерывно с того самого момента, когда слегка опомнилась от первого шока при его появлении, и об этом я продолжала думать теперь. Какого черта этот человек задумал?
История о плантации могла быть чистой правдой, а могла быть и просто подходящим поводом. Но даже если это и правда, все равно им пришлось сделать уж слишком большой крюк, чтобы появиться в Фрезер Ридже. Чего ради он подверг себя таким трудностям? И такому риску? Вилли был настолько похож на своего отца, что даже Яну это бросилось в глаза, — но если бы этого сходства не было? Или для Грея было так уж важно напомнить Джейми о том, что ему, лорду Джону, тут кое-чем обязаны?
Я повернулась на другой бок и с трудом разлепила веки, чтобы увидеть мужчин все так же склоненными над шахматной доской, — огненная голова и светловолосая голова, — оба полностью поглощены игрой. Грей сделал ход слоном и выпрямился, потирая шею, улыбаясь тому эффекту, который произвел его ход.
Он был интересным мужчиной; стройный, хорошо сложенный, с энергичным чисто выбритым лицом и прекрасным чувствительным ртом, без сомнения, привлекавший внимание женщин.
Грей, пожалуй, владел своим лицом даже лучше, чем Джейми; я ни разу не заметила, чтобы он бросил хоть один подозрительный взгляд. Впрочем, на Ямайке такое однажды случилось, и тогда у меня не осталось ни малейших сомнений относительно тех чувств, которые лорд Джон испытывал к Джейми.
С другой стороны, у меня не было и сомнений по части того, как отнесся к этому Джейми. Ком, застрявший где-то под моим сердцем, слегка размяк, и я глубоко вздохнула. Неважно, что они просидят полночи за шахматами, напиваясь и болтая, — все равно Джейми придет в мою постель.
Я разжала кулаки, и только когда потерла ладони о бедра, осознала, почему я так безумно испугалась появления лорда Джона.
Мои ногти оставили крошечные полумесяцы вмятин на ладонях, тоненькие пульсирующие половинки лун. Многие годы подряд я растирала точно такие же полумесяцы на своих ладонях после каждой вечеринки, после каждого обеда в гостях, каждый раз, когда поздно вечером Фрэнк «задерживался в конторе». Долгие годы я подолгу лежала одна в двуспальной кровати, широко раскрыв глаза в темноте, крепко стиснув кулаки, ожидая, когда же он наконец вернется…
И он возвращался. К его чести надо сказать, он всегда возвращался до рассвета. Иногда я просто поворачивалась к нему спиной, обливая ледяным презрением, а иногда бросала ему яростный вызов, требовательно прижимаясь к нему всем телом, молчаливо требуя, чтобы он избавил меня от подозрений, доказал собственную невиновность собственным телом, — так сказать, испытание битвой. Чаще всего он принимал вызов. Но мне это не помогало.
И ни один из нас никогда не заговаривал об этом при свете дня. Я просто не могла; я не имела права. А Фрэнк молчал; это была его месть.
Иногда между такими эпизодами проходило несколько месяцев, иной раз даже год или больше… и мы мирно жили вместе, не ссорясь. Но потом это случалось снова; таинственный телефонный звонок, слишком подробное объяснение отсутствия, бессонные ночи. Никогда я не замечала ничего столь явного, как запах чужих духов или следы губной помады на его воротнике, — нет, он был очень осторожен. Но я всегда ощущала призрак другой женщины, кем бы она ни была; просто безликая, не имеющая особых примет Она.
Я знала, что ее личность не имеет ровно никакого значения… тем более, что их было несколько. Важно было лишь то, что это была Она, а не я. А мне оставалось только лежать в темноте, стискивая кулаки так, что на ладонях у меня оставались глубокие красные отпечатки ногтей, маленькие болезненные полумесяцы…
Голоса, гудящие у очага, начали понемногу замирать, разговор шел с большими паузами; теперь я по большей части слышала лишь негромкий стук шахматных фигур при очередном ходе.
— Вы довольны своей нынешней жизнью? — спросил вдруг лорд Джон.
Джейми ответил не сразу. Но потом наконец произнес тихо:
— У меня есть все, чего может пожелать мужчина. У меня есть земля и честная работа. Моя жена рядом со мной. И я знаю, что мой сын живет в безопасности и о нем хорошо заботятся. — Он поднял голову и посмотрел на Грея. — И у меня есть хороший друг. — Он протянул руку, на мгновение сжал пальцы лорда Джона и тут же отпустил их. — Мне нечего желать.
Я решительно закрыла глаза и принялась считать овец.
* * *
Еще до рассвета меня разбудил Ян, склонившийся над кроватью.
— Тетя, — негромко сказал он, положив руку мне на плечо, — тебе бы лучше пойти туда; тот человек в амбаре, ему, похоже, очень плохо.
Я машинально вскочила, еще не до конца проснувшись, набросила плащ и босиком выбежала из дома следом за Яном, прежде чем мое сознание начало нормально функционировать. Впрочем, в данном случае особое искусство диагноста было и ни к чему; я услышала глубокое прерывистое дыхание еще с расстояния в десяток футов от больного.
Юный граф маячил в дверном проеме, и его тонкое лицо выглядело бледным и испуганным в серых рассветных сумерках.
— Убирайся отсюда, — резко прикрикнула на него я. — Тебе нельзя подходить к нему, и тебе, Ян, тоже… марш оба в дом, принесите мне горячей воды из котла, мой ящик и чистые тряпки.
Вилли мгновенно сорвался с места, страстно желая оказаться как можно дальше от ужасных звуков, доносившихся из сарая. Ян помедлил немного, и лицо у него было встревоженное.
— Я не думаю, что ты сумеешь как-то ему помочь, тетя, — негромко сказал он. Он посмотрел мне прямо в глаза, и в его глазах я увидела совсем не юношеское глубокое понимание.
— Вполне возможно, и не сумею, — ответила я тем же словом. — Но я не могу оставаться не у дел.
Он глубоко вздохнул и покачал головой.
— Да… Но я думаю… — Он слегка замялся, но я ободряюще кивнула, и он продолжил: — мне кажется, тебе не следует мучить его лечением. Он ведь умирает, тетя; мы ночью слышали, как сова ухала… и он тоже наверняка ее слышал. А это для индейцев верный знак смерти.
Я посмотрела в темную глубь сарая, закусив губы. Дыхание уже стало поверхностным и свистящим, и между вздохами тянулись пугающе долгие паузы. Я снова посмотрела на Яна.
— Что индейцы делают, когда кто-то находится при смерти? Ты знаешь?
— Поют, — просто ответил племянник. — И еще шаман рисует на лице умирающего, да, и поет, чтобы душа благополучно выбралась из этого мира, чтобы ее не ухватили по дороге демоны.
Я колебалась; моя внутренняя потребность делать хоть что-нибудь вступила в противоречие с убеждением, что любые действия сейчас уже не имеют смысла. Имею ли я право лишить этого человека покоя в момент смерти? Хуже того, вправе ли я позволить ему испугаться того, что его душа потеряется где-то из-за моего вмешательства?
Ян не стал ожидать окончательного результата моих внутренний борений. Он наклонился и наскреб пальцами немного влажной земли, плюнул на нее и растер между пальцами. Не говоря ни слова, он обмакнул указательный палец в эту жижу и провел вертикальную линию посередине моего лба по переносице.
