Стоя рядом с мальчиком, Джейми взял в свою огромную ручищу правую руку Вилли, дивясь тому, насколько тонка рука в целом и насколько у нее при этом широкое и крепкое запястье, — что явно обещало в будущем немалую силу вкупе с крупными размерами кисти. Кожа мальчика была слегка влажной и прохладной от волнения, — и прикосновение к этой юношеской руке показалось Джейми похожим на прикосновение к форели, живой и мускулистой, откликающейся на каждое движение. Потом Вилли высвободил руку, и Джейми на мгновение пришел в замешательство, его вдруг охватило острое чувство потери от разрыва их кратковременного контакта.
— Это неправильно, — заявил Вильям, поворачиваясь и глядя на Джейми. — Вы бросали левой рукой, я же видел.
— Да, но я левша, милорд. Большинство людей забрасывают удочку правой рукой.
— Левша? — губы Вилли удивленно приоткрылись.
— Да, по большей части мне гораздо удобнее делать что-либо именно левой рукой, а не правой.
— А… ну да, я это мне понятно, и я так и подумал про вас. Но я-то тоже такой, — говоря это, Вилли выглядел слегка смущенным, но также и довольным. — Моя… моя мама говорила, что это неправильно, и что я должен учиться пользоваться правой рукой, как все, как это подобает джентльмену. Но папа сказал — нет, и разрешил мне писать левой рукой. Он сказал, что совершенно неважно, если я буду не слишком ловко обращаться с пером; зато, когда дело дойдет до схватки на мечах, у меня может появиться немалое преимущество.
— Твой отец мудрый человек, — сказал Джейми, хотя сердце у него в груди перевернулось, разрываясь между ревностью и благодарностью… но благодарность в конце концов возобладала.
— Папа был солдатом. — Вилли как-то невольно подтянулся и расправил плечи в неосознаваемой гордости. — Он сражался в Шотландии, во время бунт… ох… — Он закашлялся и его лицо залилось густой краской, когда он бросил взгляд на килт Джейми и сообразил, что перед ним, вполне возможно, стоит как раз один из воинов, потерпевших поражение в той битве. И поспешно уставился на удочку, сгорая от смущения.
— Да, я знаю. Мы как раз там и встретились впервые, — Джейми старался, чтобы его голос звучал как можно более спокойно и даже небрежно, чтобы ни намека на веселье не послышалось в его тоне. Его так и подмывало рассказать парнишке об обстоятельствах их встречи, но это было бы слишком дурной платой Джону за его бесценный дар, за позволение провести несколько дней с сыном.
— Он был весьма доблестным солдатом, это уж точно, — признал Джейми, сделав неподвижное лицо. — И насчет рук он совершенно прав, я с ним согласен. А ты уже начал учиться обращаться с мечом?
— Понемногу, да, — Вилли моментально забыл о своем смущении, захваченный новой темой. — Мне сначала дали короткий меч, когда мне исполнилось восемь лет, и я стал учиться делать ложные выпады и отражать удар. Папа говорит, у меня будет настоящий меч, когда мы доберемся до Виргинии, потому что я уже достаточно высок ростом, чтобы освоить третью позицию защиты и выпад.
— Ну что ж… Если ты уже привык держать меч в левой руке, то, думаю, ты и с удочкой гораздо лучше управишься той же левой. Ладно, давай-ка снова попытаемся, а то как бы нам не остаться без ужина.
С третьей попытки пушистая приманка наконец благополучно опустилась на воду, чтобы продержаться на ее поверхности ровно секунду, — после чего небольшая, но весьма голодная форель подпрыгнула над водой и заглотала ее. Вилли восторженно взвизгнул и с такой силой дернул удочку, что ошеломленная форель промчалась по воздуху над его головой и звучно шмякнулась на берег позади рыбаков.
— Я ее поймал! Я ее поймал! Я поймал рыбу! — Вилли победно взмахнул удочкой и помчался по кругу, завывая, напрочь забыв о том, что он уже почти взрослый, и что он — титулованная особа.
— Действительно, ты ее поймал. — Джейми подобрал рыбину, в которой от кончика носа до кончика хвоста было от силы шесть дюймов, и хлопнул графа по спине, поздравляя. — Неплохо получилось, парень! Похоже, клев начался. Давай-ка забросим удочку еще раз-другой, а?
Форель и в самом деле отлично клевала. К тому времени, когда солнце скрылось за вершинами далеких черных гор, а серебристая вода приобрела тусклый свинцовый оттенок, они уже имели вполне респектабельную связку рыбы. А заодно они промокли до бровей, устали и наполовину ослепли от сверкания водяных брызг — и были бесконечно счастливы.
— Я никогда не пробовал ничего и вполовину такого вкусного, — сонно заявил Вилли. — Никогда в жизни!
Он был раздет догола и завернут в одеяло, а его рубашка, бриджи и чулки висели на ближайшем дереве и сохли. Мальчик с довольным вздохом опрокинулся на спину и негромко рыгнул.
Джейми повесил другой стороной к огню свой мокрый плед, висевший на кустике, и подбросил в костер хороший обрубок дерева. Погода была чудесной, благодарение Господу, но после заката слегка похолодало, поднялся ночной ветер, а рубашка на его спине еще была влажной. Джейми встал поближе к огню, так, чтобы горячий воздух добрался до его кожи. Тепло поднялось по его бедрам и коснулось груди и живота, утешая, как руки Клэр, нежно касаясь кожи между его ног…
Он некоторое время стоял неподвижно, исподтишка наблюдая за мальчиком. Отбросив в сторону тщеславие и оценивая сына трезво и честно, он признал, что Вильям — красивый парень. Возможно, мальчик будет не такого мощного сложения, как он сам; и сейчас он очень худой, все ребра торчат наружу… но мускулы у него крепкие, и пропорции тела очень хороши.
Юный граф повернул голову, уставившись в огонь, и теперь Джейми мог рассматривать его, почти не таясь. Капля сосновой смолы взорвалась в костре, разбросав во все стороны искры и на мгновение очень ярко осветив лицо Вильяма золотым светом.
Джейми стоял, затаив дыхание, чувствуя, как сильно бьется его сердце, глядя на сына. Это было одно из тех странных мгновений, которые изредка случались в его жизни, но никогда не длились долго. Мгновения, которые впечатывались в его сердце и мозг, навсегда, и которые он помнил во всех подробностях.
Невозможно было объяснить, что именно отличало такие моменты от всех прочих секунд его жизни, но он сразу узнавал их, когда они приходили.
Ему приходилось видывать и куда более ужасные вещи, и куда более прекрасные, чем те, что окружали его в такие моменты, — но все это оставляло в его памяти лишь слабые воспоминания. Но эти моменты — мгновения безмолвия, так он их называл для себя, — являлись без предупреждения, чтобы навсегда врезать в его ум некие волшебные образы самых простых вещей, — и стереть это было уже невозможно. Это было немного похоже на фотографии, которые принесла ему Клэр, — на них запечатлевались разные события, и это было вещественное изображение, а не просто след в памяти.
Вот так однажды он увидел своего отца, чумазого усталого, сидящего на каменной стене коровника, и холодный шотландский ветер трепал его темные волосы. Джейми тогда вдруг сам почувствовал порыв ветра, уловил запах сухого сена и навозный дух, ощутил, как холодит его пальцы вечерний воздух, — но на сердце у него потеплело от света отцовских глаз.
