После этого мы долго-долго молчали, и тишину нарушала лишь далекая песня одинокой цикады.
— У тебя есть я, — едва слышно сказала я. Но мне и самой показалось, что это не слишком много.
Из глубины горла Джейми вырвался непонятный сдавленный звук — то ли смех, то ли рыдание.
— Вот то-то, — сказал он. Его голос слегка дрогнул, но я не смогла бы сказать с уверенностью, по какой причине — от страсти или от смеха. — В том-то и дело, черт побери, что у меня есть ты.
— Как это?..
Он нетерпеливо взмахнул руками.
— Если бы речь шла только обо мне одном, так о чем было бы беспокоиться? Я могу жить, как Майерс; ушел бы в лес, построил себе хижину да ловил рыбу, а когда бы слишком состарился — лег бы мирно под деревцем, да и помер, и пусть бы лисицы обгладывали мои косточки. Не все ли равно? — Он с раздражением повел плечами, как будто рубашка вдруг стала ему слишком тесна — Но речь ведь не только обо мне, — продолжил он. — Есть еще ты, и есть Ян, и Дункан, и Фергус с Марселой… и даже, господи помилуй, Лагхэйр! И я должен подумать о каждом.
— Ох, ничего ты не должен! — возразила я.
— Разве ты не понимаешь? — В его голосе зазвучало уже нечто похожее на отчаяние. — Я хотел бы положить к твоим ногам целый мир, Клэр, — но у меня нет ничего!
Похоже, он и в самом деле думал, что это имеет для меня какое-то значение.
Я сидела, глядя на Джейми, подыскивая правильные слова. Он повернулся ко мне почти в профиль, его плечи опустились, словно под невыносимым грузом.
За какой-то час я успела пройти через целую гамму чувств: от мучительной боли при мысли о том, что могу потерять Джейми в Шотландии, через страстное желание очутиться с ним в постели прямо сию секунду — к настоятельной потребности двинуть его как следует веслом по голове. Но теперь меня вновь охватила нежность.
Наконец я взяла его большую, мозолистую руку и соскользнула со скамейки, встав коленями на дно лодки и очутившись между ногами Джейми. Я прижалась головой к его груди и почувствовала, как его дыхание коснулось моих волос. У меня не было подходящих слов, но я сделала свой выбор.
— Куда ты пойдешь, — сказала я, — туда же и я, и где ты остановишься, там и я остановлюсь. Твой народ станет моим народом, и твой бог — моим богом. Где ты умрешь, там и я умру, и там меня похоронят… — и пусть то будут хоть шотландские холмы, хоть американские леса — Делай то, что ты должен делать. Я буду рядом.
* * *
В этом месте ближе к середине речушки было неглубоко, но течение было сильным, — видела черные камни, выступавшие над мерцающей поверхностью воды. Джейми тоже их видел, и несколькими сильными взмахами весел отвел лодку к противоположному берегу, к отлогому участку, где образовалась небольшая заводь, над которой нависали ивы. Я забросила носовой канат за одну из мощных ветвей и привязала лодку.
Я думала, мы вернемся в Речную Излучину, но, очевидно, у нашей экспедиции была и еще какая-то цель, кроме отдыха от толпы гостей. Немного погодя мы продолжили путь вверх по течению, и Джейми с силой выгребал против медленного течения.
Оставшись наедине со своими мыслями, я прислушивалась к его дыханию и гадала, что же он в конце концов изберет. Если он решит остаться здесь… ну, возможно, это окажется не так тяжело, как он предполагает. У меня не было склонности недооценивать Джокасту Камерон, но точно так же не было склонности недооценивать и Джейми Фрезера. И Колум, и Дугал Маккензи пытались его подчинить своей воле — и оба потерпели поражение.
Меня на мгновение охватил испуг, когда я вспомнила Дугала Маккензи таким, каким я его видела в последний раз, — захлебываясь в собственной крови, он посылал беззвучные проклятия, а рукоятка кинжала Джейми торчала из его горла… «Я человек, склонный к насилию, — сказал мне Джейми, — и ты это знаешь».
И все же он ошибался; между ним и Стефаном Боннетом была кое-какая разница, и я думала о ней, наблюдая, как его тело напрягается, заставляя лодку двигаться, любуясь силой и красотой его рук… У него было и еще кое-что, кроме чувства чести, о котором он упоминал: в нем были доброта, храбрость… и совесть.
Я поняла, куда мы направляемся, когда Джейми поднял одно весло и развернул лодку поперек течения — к устью широкого ручья, над которым сплошным шатром сплелись осины. Мне пока что не приходилось добираться до лесопилки и производственной поляны по воде, но Джокаста говорила, что этот путь короче, нежели через лес.
Вообще-то тут нечему было удивляться; если уж Джейми вознамерился этой ночью сразиться со своими демонами, то лучшего места ему было не найти.
Мы совсем недолго шли вверх по течению ручья, и вот уже впереди обрисовался силуэт лесопилки, темной и молчаливой. Где-то позади нее разливался слабый свет; он явно исходил от хижин рабов, стоявших у самого леса. Вокруг нас слышались обычные ночные звуки, и в то же время все здесь казалось странно затихшим, несмотря на шелест деревьев, кваканье лягушек, плеск воды. И несмотря на ночную тьму, казалось, что громада лесопилки отбрасывает тень — хотя, разумеется, это было всего лишь мое воображение.
— Те места, где днем много шума и суеты, ночами кажутся особенно зловещими, — сказала я, пытаясь нарушить гнетущую тишину.
— Разве? — рассеянно откликнулся Джейми. — Мне тут и днем не слишком нравится.
Я вздрогнула при воспоминании о происшедшем.
— Мне тоже. Я просто хотела сказать…
— Бирнес мертв, — бросил Джейми, не глядя на меня; его лицо было обращено к лесопилке, полускрытой за старыми ивами.
Я уронила причальный канат.
— Что? Надсмотрщик? Когда?.. — забормотала я, потрясенная внезапностью сообщения. — И как?
— Сегодня днем. Младший сын Кэмпбелла доставил сообщение как раз перед закатом.
— Но как? — повторила я, вцепившись пальцами в собственные колени, скручивая в жгут гладкий шелк цвета слоновой кости.
— У него случились судороги. — Голос Джейми прозвучал небрежно, невыразительно. — Паршивая смерть, совсем паршивая.
Насчет этого он был прав. Мне самой ни разу не приходилось видеть умирающих от столбняка, но я достаточно хорошо знала симптомы этой болезни: сначала онемение лица, затрудненное сглатывание, а потом все мышцы рук и ног коченеют, а в шее начинаются судороги. Судороги и онемение быстро усиливаются, и тело больного становится твердым, как дерево, и в агонии изгибается дугой, и это повторяется снова и снова, и бесконечные мучения останавливает только смерть.
— Ронни Кэмпбелл сказал, что Бирнес умер с усмешкой на губах, — сказал Джейми. — Но что-то я не думаю, что он был в тот момент счастлив.
Это была мрачная шутка, но в голосе Джейми все же прозвучало легкое веселье.
Я выпрямилась, сидя на скамье, и по моей спине пробежали ледяные мурашки, несмотря на то, что воздух был очень теплым.
