Звонила Васса Федоровна. Она сухо поинтересовалась, как дела в фотостудии. Лосев почувствовал неловкость.
– Понимаете… Я еще не приступил к работе. Все время отвлекали заботы и проблемы. Конечно, вы мне оказали огромную услугу. Конечно… Я помню… Я все помню… Я сразу же вам позвоню. Извините меня…
Он положил трубку, вздохнул и встретился глазами с Еленой. Что-то страшное было в ее взгляде.
– Федор, кто это звонил?
– Васса Федоровна. Мать Виктора. Она интересовалась делами в студии. А что? Что-то не так? Что опять случилось?
Действительно – случилось. Елена узнала бы этот голос среди десятков других. «ЭТО – ВАМ. К ВОСЕМНАДЦАТОМУ ИЮЛЯ…» – прозвучало у нее в ушах. А перед глазами ломался в кровавой агонии букет алых роз. На асфальте. Перед синей машиной.
– Этот голос… – пробормотала она. – Я слышала его… Я видела эту женщину. Она – его мать?
Лосев с удивлением смотрел на Елену, и пучок огненных мыслей рассыпался в его голове. Запестрели, сменяя друг друга, картинки и лица, завертелись диалоги. Он стал припоминать до мельчайших подробностей жесты и движения Вассы Федоровны, ее манеру говорить, ее взгляд – меняющийся, но все время холодный. Он заглядывал мысленно за шторы и под двери, шарил руками по коврикам… Стоп! Коврик перед входной дверью! Как же он мог не придать этому значения?! Как мог не спросить себя, что это?!
Лосев явственно вернулся в тот день, когда пришел к матери Виктора и получил нежданно ключи от студии из ее рук. Вспомнил неловкость, которую испытывал в разговоре женщиной, похоронившей сына. И вспомнил то, чему ни на секунду не придал значения. Ну, может быть, лишь на мгновение удивился, а потом забыл. МУЖСКИЕ ТУФЛИ НА ПОРОГЕ! Туфли человека, который выходит на улицу или только что пришел с нее. Пыльные мужские туфли! Как он мог пренебречь такой деталью?! Ведь Васса Федоровна после смерти единственного сына осталась одна. Совсем одна!
Федор вскочил на ноги и, еще не соображая, что делает, бросился из квартиры. Он не бежал – он летел опрометью. Он отсчитывал квартал за кварталом, соображая, какие цифры будет набирать на замке домофона. Он рвался к дому Виктора, еще не зная, что будет делать и говорить. Он твердил на ходу, содрогаясь от своей догадки и опережая собственное дыхание: – Бедная женщина! Она таит от людей человека, даже не подозревая, что он ей не сын! ОНА ПРЯЧЕТ У СЕБЯ УБИЙЦУ СЫНА! А смерть Виктора ей предстоит пережить дважды… Бедная женщина!
Дверь открыла Васса Федоровна. Она оставила узкий проем, который полностью загородила своей фигурой. Мать Виктора пристально посмотрела на Федора и спросила холодно:
– Чего тебе?
Лосев сделал движение, демонстрирующее, что он не собирается оставаться на площадке перед дверью, и сказал громко:
– Васса Федоровна, нам надо поговорить.
– Не сейчас, – бросила она и сделала попытку закрыть дверь, отрезая Федору путь не только в квартиру, но и к продолжению разговора. Лосев бросился телом на дверной проем, как на амбразуру.
– Я… я хотел рассказать вам про студию…
Васса Федоровна зло передернулась:
– Я же сказала тебе: не сейчас!
Лосев не унимался. Он, полностью забыв о приличиях, просунул полноги в оставшийся створ и уперся обеими руками в косяк двери.
– Я принес вам фотографии Виктора, как вы просили.
Васса Федоровна секунду помедлила и протянула руку:
– Давай.
Лосев воспользовался этим движением и быстро втиснулся всем телом между дверью и женщиной.
– Ты с ума сошел! Что ты себе позволяешь?!
Федор уже очутился в прихожей и, тяжело дыша от волнения и упираясь, чтобы его не вытолкнули обратно, шарил глазами по полу в надежде вновь обнаружить запыленные туфли. Никакой мужской обуви в прихожей не было.
– Выйди вон!
Федор видел прямо перед собой горящие бешенством глаза. «Такие же, как у Виктора», – мелькнуло у него в голове. Он увернулся в очередной раз от руки, с силой пихающей его в живот, и выкрикнул в полном отчаянии, словно проваливаясь в бездну:
– Васса Федоровна! Человек, которого вы прячете у себя дома, НЕ ВАШ СЫН!
– Что?! – Женщина на мгновение остановилась, не выпуская из кулака лосевскую рубашку. – Ты что, бредишь?
– Ничего я не брежу! А вот вы все больны! Все до единого! У вас в доме – убийца вашего сына, вашего Виктора! Он не человек, а слепок с человека, жалкая фотокопия настоящего Виктора Камолова. Он уже натворил неописуемых бед и собирается натворить еще столько же! Да пустите меня!
Федор резко вывернулся и отскочил в глубь квартиры. Васса Федоровна ахнула, отпустила дверь и грузно опустилась на банкетку. В это мгновение с шумом распахнулась дверь маленькой комнаты, к которой Федор стоял спиной, и он услышал спокойный, но глухой голос своего друга:
– Здравствуй, Федя! А я ждал тебя!
Лосев вздрогнул и, оступившись, упал навзничь перед дверью, увлекая за собой столик с телефоном и пустым кашпо. Над ним возвышалась, уходя куда-то под потолок, фигура Виктора Камолова, казавшаяся сейчас Лосеву грозовым черным колоколом, в котором глухим и тяжелым языком покачивалась перебинтованная культя левой руки.
– Его надо убить, Витя! – кричала в исступлении мать, силясь подняться с банкетки и царапая ногтями обои. Оставленная без борьбы с обеих сторон входная дверь шевельнулась и с грохотом захлопнулась образовавшимся сквозняком.
– Он же пришел поговорить, мама, – глухо отозвался колокол. – А убьют его и без нашей помощи…
Федор поднялся и, тяжело дыша, затравленно озирался то на Виктора, то на его ополоумевшую мать.
– Я так понимаю, – продолжал Виктор, цедя слова, – что Лобнику оказалось легче найти тебя, чем меня. Впрочем, он поступил правильно и логично. Поступки физиков нетрудно просчитать, потому что они логичны, хотя и находятся не на отрезке, а на кривой. Заходи в комнату, Федор, не бойся. Мама, ты тоже заходи – тебе интересно будет послушать.
Лосев прошел в дверь боком, держа в поле зрения дрожащую от злости женщину и готовясь отразить нападение Виктора с другой стороны. Он присел на стул спиной к письменному столу и лицом к двери, у которой, загораживая проем, выстроились мать с сыном. В этой полуторжественной, полуугрожающей позе Виктор был похож на коменданта с собакой. Раскрасневшаяся и тяжело дышащая мать действительно напоминала сейчас овчарку или ротвейлера с высунутым языком и сверкающими ненавистью зрачками.
– Как ты меня назвал, несчастный? – спросил Виктор громко и насмешливо. – Слепок с человека? Фотокопия? – И он вдруг расхохотался, прижимая к себе мать здоровой рукой: – Я – фотокопия Виктора Камолова? Физики в самом деле идут по кривой! Лобник пошел по самому сложному и потому неправильному пути. Он решил, что убитый – настоящий Виктор. А убийца – по логике – его двойник! Отсюда – и все остальные промахи. Все было бы логично и правильно, не закрадись ошибка в исходные данные. ВЕДЬ НАСТОЯЩИЙ ВИКТОР КАМОЛОВ – ЭТО Я!
