– А вот я попытаю! – вдруг гаркнул
Егор, срываясь с места так резко, что Аннушка едва удержалась на ногах. –
Поймаю и попытаю!
Зазевавшаяся Алена пришла в себя, когда Егор
был уже почти рядом, и молча метнулась в сторону.
– Вижу! Вижу! Стой! – торжествующе
завопил Егор, и Алена с досадой подумала, что надо было просто упасть в кусты и
отлежаться, пока он не проскочит мимо, а теперь ее белая рубаха отчетливо видна
в темноте, и жаркое дыхание почти на ее плечах, и ей нипочем не уйти от него,
такого прыткого, быстроногого…
Только подумала – а он уже схватил ее за косу,
развевающуюся за спиной, намотал на руку, притянул к себе.
Алена тихо ахнула от боли и злости, но
подчинилась: как бы косу не оторвал!
– Егорушка! – жалобно закричала
издали Анна. – Где ты?
Егор чуть ослабил хватку, так что Алена смогла
оглянуться – и увидеть, как он помотал головой: молчи, мол!
– Нашел ведьму? – плаксиво окликнула
Анна. – Hашел, Егорушка?
– Нашел, нашел, – чуть слышно
прошептал тот, и Алена увидела, как блеснули его зубы: он улыбался. – Шел,
нашел…
– Потерял, – докончила Алена всем
известную отговорку от лешего и рванулась что было сил, рискуя половину волос
оставить в руке Егора. Она не ошиблась: от неожиданности его пальцы разжались и
выпустили косу. Однако он тут же спохватился и ринулся за Аленой, да бегство ее
окончилось, едва начавшись: она наступила на подол – и повалилась на землю.
Егор тут же споткнулся об нее и рухнул сверху.
Алена слабо вскрикнула – и лицо Егора склонилось над ней с озабоченным и враз
насмешливым выражением:
– Что? Костыньки поломал?
– Егорушка-а! – не дал ей ответить
истошный вопль Анны. – Куда это ты запропал? Или тебя ведьма на Лысую гору
унесла?
Алене с чего-то вдруг стало так смешно, что не
удержалась – залилась мелким хохотом. А когда почувствовала, как сотрясается от
такого же хохота мужское тело, крепко придавившее ее к земле, – и вовсе
зашлась. Егор, силясь сдержать взрывы смеха, уткнулся лицом в Аленино плечо,
выдыхал жарко, тяжело:
– Ой, не могу! Чего ж ты хохочешь-то?
– А ты? – задыхаясь, чуть не плача,
спрашивала шепотом Алена. – А ты чего?
– Ну и ладно! – вдруг донесся до них
деловитый оклик Аннушки. – Ну и пусть… – И слышно стало, как она
побежала под берег, громко распевая:
Вы катитесь, ведьмы,
За мхи, за болоты,
За гнилые за колоды,
Где люди не бают,
Собаки не лают,
Куры не поют —
Вам там и место!
«Куры не поют» почему-то было уж вовсе
невмоготу смешно, однако ни у Алены, ни у Егора больше не было сил хохотать, и
они просто лежали, с трудом переводя дыхание.
Успокоилась над ними, в вершинах деревьев,
всполошившаяся было птица, и кузнечики примолкли, но беленькая кашка,
склонившаяся к лицу Алены, пахла по-прежнему сладко-сладко, и видно было, как
трепещут звезды в прозрачной ночной выси.
Егор чуть приподнялся, с улыбкой вглядываясь в
глаза Алены:
– Ты и правда ведьма?
– А тебе-то что? – лениво
усмехнулась она. – Какая твоя забота?
– Да я, вишь, ни разу с ведьмами не
целовался, – дернул он плечом, склоняясь еще ниже. – Пробовать боюсь.
– Боишься – так не целуйся, – с
обидой попыталась вывернуться Алена. – Я вот тоже с боязливыми никогда не
целовалась!
– Да ну?! – преувеличенно удивился
Егор, опираясь на локоть и придавая своему лицу выражение великого
любопытства. – А с кем же ты целовалась, скажи на милость?
– Ну… – растерялась Алена, которой,
правду сказать, этого в жизни своей еще не приводилось делать. – С
разными…
– С храбрецами-удальцами? – уточнил
Егор. – Э, да ты лихая девка, я погляжу! А что ты еще с ними
делала? – Словно невзначай он положил руку ей на грудь, и Алена замерла,
ощутив, как взбугрился, ознобно встопорщился сосок. Заметил он? Нет? Как же не
заметить, когда этот предательский бугорок уперся ему в самую ладонь!..
По счастию, Егор тотчас убрал руку, поправляя
что-то у себя в одежде, и Алена быстро перевела дыхание. Только теперь она
поняла, в какую опасную игру заиграла с этим не в меру веселым парнем.
Разрезвились, как дети, а поди знай, что у него на уме! Только оттого, что он
схож с воспоминанием детских лет, Алена держится с ним как подружка. Что он
подумает о девке, вольно валяющейся с ним на лесной поляне под покровом ночи?
Что уже подумал? Нет, надо скорее отделаться от наглеца. Пускай догоняет свою
Аннушку, ведь понятно же, что его просто раззадорила смелая незнакомка, а
сердце его принадлежит другой.
Она коснулась его груди, пытаясь оттолкнуть –
и вздрогнула: под ладонью словно бы рваная борозда, которая прощупывается даже
сквозь жесткий кумач.
– Ох, господи! – тихо вскрикнула
она. – Что ж это у тебя, Егорушка?!
Он ласково дунул ей в лоб, убирая
разметавшиеся кудряшки:
– Ишь ты – Егорушка… Знаешь меня, что ль?
А ты кто? Из какой деревни?
Алена поняла, что он намеренно уводит
разговор.
– Зубы мне не заговаривай! – сказала
сердито. – Рана у тебя там. Я помочь могу – я ведь лекарка! Шрам, что ли?
– Шрам давний, уж давно не болит. Медведь
когтем царапнул. Хотел насквозь порвать, да господь уберег, послал ангела…
Ничего, теперь уж не больно – давно не больно. И бабам не боязно, иным даже
нравится. Хошь поглядеть?
Словно бы иголочка кольнула Алену в сердце.
Нет, это змейка ревность ужалила. Отчего-то нестерпимо было думать про всех, с
кем он так лежал, балагурил… потом уходил. Сейчас и от нее уйдет, и больше не
будет этой тяжести, придавившей Алену к земле, – такой теплой, такой
родной тяжести. И забудет о ней, и возьмет он другую за руку, поглядит ей в
глаза так же долго, молчаливо, а потом вдруг скользнет губами по щеке и,
вздохнув глубоко, словно решившись на что-то отчаянное, припадет к ее губам
жадно, неутоленно…
Алена словно бы лишилась чувств в этом
внезапном поцелуе. Но нет, слова эти были лживы. Напротив, все чувства ожили,
пробудились: никогда она так остро не чувствовала благоуханную земную твердь, в
которую ее настойчиво вжимало разгоряченное мужское тело, и впервые запах не
только трав и цветов касался ноздрей Алены, но и незнакомый, резкий мужской
дух.
