И как ни была ошеломлена, испугана Алена, она
не могла не изумиться еще больше: ведь Фролка слово в слово повторил те же
мольбы, коими она пыталась умилостивить и его, и Никодима, когда в первую
брачную ночь муж ее, отчаявшись пробудить к жизни свое мертвенно-равнодушное
естество, жестоко избил молодую перепуганную невесту, которую никак не мог
сделать своей женой, а потом кликнул вернейшего прислужника и приказал ему тут
же, на широкой и пышной супружеской постели, «распечатать эту дрянную
закупорку».
Фролка замешкался, явно ушам своим не веря.
– Чего изволите? – пробормотал
ошеломленно.
– Оглох? – грозно свел брови
Никодим. – Желаю поглядеть, каков ты есть кобель. Правда ли то, что про
тебя сказывают: мол, способен ты блуд чесать с утра до вечера и с вечера до
утра!
– Так-то оно так, – пробормотал
Фрол, все еще не в силах взять в толк: неужто всерьез говорит хозяин?! –
Да я нынче как-то что-то не того… в хворости малость. Может, как-нибудь в
другой раз, а?
– В хворости? – хмыкнул
Никодим. – Ну, пустое дело твои хворости. Живот на живот – все заживет!
Давай бери ее, Фролка, пока я добрый. Не запендрючишь нынче, другого раза может
и не быть. Ну, кому говорю?
Фролка растерянно облизнул пересохшие от
волнения и страха губы, и жалость мелькнула в его глазах, когда с распухшего,
разбитого лица Алены глянули на него полные слез глаза, а окровавленный рот
прорыдал:
– Нет, нет! Смилуйтесь, о,
смилосердуйтесь надо мною! Какова радость вам в муке моей… О нет! Господи, где
же ты?!
– Еще господа кличет, погляди-ка ты на
эту бесстыдницу! – глумливо ухмыльнулся Никодим. – Что ль тебе двух мужиков
мало – еще и третий спонадобился? Молчи, враговка проклятая! – С этими
словами он задрал Алене на голову клочья рубахи, вскинул и крепко стиснул ее
руки:
– А ну, Фролка, давай, не медли, пока я
добрый! И гляди: не сможешь – вдесятеро твой долг надбавлю! Ты ведь знаешь – от
меня не отбояришься. На правеж, на торговую казнь пойдешь, сдохнешь под
батогами, как ее вон тятька! А исправно потрудишься – ей-пра, скощу должок!
Алена перестала дышать, и в наступившей тишине
отчетливо услышала, как громко, жадно сглотнул Фрол. Похоже, угрозы Никодима
уже были излишни: одного взгляда на нагое, беспомощное бабье тело достало
Фролке, чтоб тела сего взалкать и решиться на богопротивное, нечеловеческое
деяние.
Алена услышала еще шорох одежды, а потом
Фролка вспрыгнул коленями на постель и, растолкав судорожно стиснутые ноги,
вторгся в ее тело так грубо, что она не сдержала короткого болезненного крика,
перешедшего в надсадные стоны.
Насильнику, впрочем, это было нипочем. Он
давненько уже поглядывал на Алену с тайным вожделением и втихомолку завидовал
хозяину, заполучившему не только имущество дочиста разоренного им простака, но
и дочь красавицу, – и вот теперь она, беспомощная, в полной его власти!
Фролка, зажмурясь, торопливо скакал к неудержимо накатывающемуся извержению,
как вдруг кто-то вцепился в его спущенные портки и потащил:
– Хватит! Намиловался! Теперь пусти меня!
Едва не зарыдав от досады, на дрожащих ногах
Фролка сполз с постели и с ненавистью уставился на хозяина. Верно, зрелище
насилия возбудило того: взгромоздился на жену и долго старательно ерзал, пыхтя
и ругаясь, а когда сполз на пол, на лице его было столь хмурое выражение, что
Фролке едва удалось скрыть злорадную ухмылку.
– Может, я кончу, Никодим Мефодьич,
а? – робко спросил он – да тут же и влип в стену, так могутно заушил
[24] его хозяин.
– Я тебя самого сейчас кончу! –
взревел он.
Фролка, в душе матерясь на чем свет стоит,
торопливо затянул у пояса вздрюжку портков, как вдруг хозяин издал новый возмущенный
рык:
– Кровя где?!
Бесцеремонно перекатив истерзанное женское
тело на бок, Никодим таращился на смятые простыни, ища и не находя на них следа
растоптанного девичества.
– Порченую подсунули! – ткнул
кулаком в мягкий женский живот Никодим. – Гулящая, баба богомерзкая!
Дырявая ты бочка, кто ж тебя распочинал? А ну, говори!
Фролка счел за благо убраться. Всю ночь по
дому разносились женские стенания и отборная мужская брань. Поутру хозяин
выглядел вялым и усталым, но когда Фролку нечистик дернул за язык спросить,
созналась ли молодка, с кем согрешила, крепкий, будто капустный кочень, кулак
едва не разворотил его лица. Фролку с его вопросами как ветром сдуло… до
наступления ночи, когда у Никодима Мефодьича с молодой женкой дело вновь не
слаживалось до тех пор, пока он не позвал ключника и не натешился созерцанием
того, как сей молодой, услужливый кобель отрабатывает свой должок. На сей раз,
правда, Фролка оказался проворнее и успел отведать сласти… Так оно и повелось,
и велось, не разбирая ни среды, ни пятницы, по закону: свой муж что хотит, то и
воротит, – все три недели Алениной замужней жизни.
Все это время молодая жена Никодима Журавлева
стыдилась нос во двор высунуть. Впрочем, какая-то глазастая соседка все же
ухитрилась увидеть новобрачную – и едва не обмерла от ужаса при виде раздутых,
как лепешки, губ и заплывших глаз. Она не осмелилась попрекнуть соседа,
известного своей ненавистью к тем, кто совал нос в его дела, однако же не
смогла сдержать укоряющего взгляда. Никодим тот взгляд перехватил – и только
руками развел:
– Ты что ж, соседка, на меня напраслину
возводишь? К моей жене, вишь ты, намной
[25] пожаловал. Давит
бабу во сне до синяков. Знаю, не к добру это – синяки-то болят! Как бы не
померла, сердешная… Нет, соседка, это все намной, я тут ни при чем.
Соседка смолчала, однако подумала, что Никодим
один раз уже овдовел – не миновать и в другой раз ему вдоветь. А Никодим с тех
пор кликал Фролку только так – намной, и Алена, съежившись ни жива ни мертва в
углу казенки, думала, что на один вопрос Фролка все-таки дает лживый ответ. Он
ведь сожительствовал с нею – пусть и не блудным воровством, то есть тайно, а по
приказу венчанного Аленина мужа, но все-таки сожительствовал почти еженощно.
За все это время Никодим лишь единожды
«управился» с Аленою без Фролки – правда, на сей раз не без помощи сестры.
Случилось это на второй неделе после свадьбы.
Никодим и вообще был тучен, полнокровен, а тут, поссорясь с посетителем,
принесшим малый заклад, но желавшим получить крупную сумму, до того разошелся,
что кровь ударила ему в голову.
