Тут просвечивающий все насквозь взор Катюшки
уловил едва заметную судорогу, тронувшую бледную щеку Аржанова, и радостно
трепыхнулось ее сердечко, и еще более возвысился голосок:
– Увидела вас – и сразу почуяла: вот кто
мне поможет! Ну посудите сами, что мне делать?! Мало, что душа за эту непутевую
не на месте, так самый-то ужас в чем? Завтра Фрицци… Фрицци ее приезжает! Не
найди он любушки дома – что учинил бы? Это ведь даже вообразить себе
невозможно! Немыслимо! Вы ведь знаете Фрицци, верно, Егор Петрович?
Она возбужденно хихикнула, чуя, что ответ на
ее вопросы уже близок. Однако к любопытству примешивалось и другое, более
бескорыстное чувство. Катюшка помнила, как боялась Алена, что Аржанов узнает о
ее «преступлении», о яме узнает, и сейчас любым путем пыталась отвести его от
ненужных вопросов. Если он задумается о настоящем Алены, то позабудет о ее
прошлом! И Катюшка, как могла, расцветила и украсила это серенькое настоящее:
– Боже сохрани, если Фриц прознает, что
его любушка пропала, а нашли ее именно вы! Он и прежде-то на стенку лез, стоило
мне на вас лишь глянуть, а уж коли и Алена, от которой он вовсе без ума… –
Она завела глаза под лоб, однако при этом каким-то непостижимым образом не
выпускала из поля своего зрения ни Алену, ни Аржанова.
Оба оставались недвижимы. Только враз
побледнели – нет, побелели, словно снежная изморозь ужаса заволокла их лица.
Это было уже что-то… но пока не тот ответ, которого ждала Катюшка.
– Ну, нам пора, пора! Благодари же, Алена,
ну, чего ты молчишь?! – подтолкнула она окаменело застывшую подругу.
Алена послушно выдавила дрожащими губами,
слыша свой голос как бы со стороны и так, со стороны, изумляясь, что может
говорить связно и даже вроде бы спокойно:
– Да пребудет над вами, сударь, милость
божия и пресветлой Богородицы милосердие! Не знаю, как и благодарить…
– Не трудитесь, – перебил ее
Аржанов, и презрительный изгиб его рта сделался еще круче. – Вы меня уже
отблагодарили!
Алена вздрогнула, словно ей смерть в очи
поглядела.
Катюшка мысленно кивнула: так, дознание
окончено. Теперь ясно, что между Аржановым и Аленою что-то было. Что же именно?
Да, пожалуй, все, что может быть между таким мужчиной и такой женщиной! Катюшка
едва подавила завистливый вздох и, еще раз рассыпав ворох благодарностей, почти
силком выволокла Алену за дверь, а потом с помощью Митрия, который не скрывал
своей шумной радости, затолкала в знаменитый расписной возок.
Всю дорогу Алена сидела как неживая, тупо
глядя в слюдяное окошечко, а ведь сквозь него ничего нельзя было толком
разглядеть.
Катюшка встревожилась. Сердце у нее было
доброе, а потому его вдруг тихонько царапнула своим ноготком совесть: уж не
перестаралась ли она в своем дознании? Не лучше ли было попридержать язык и не
врать так уж напропалую о любви между Фрицем и Аленою?
Она подвинулась поближе к подруге, взяла под
руку, с раскаянием заглянула в лицо…
Глаза Алены уставились на нее так же
внимательно, как только что смотрели в окно, но Катюшка поняла, что подруга ее
не видит.
Да, Алена не видела ни Катюшки, ни Митрия, ни
кривых улочек, подпрыгивающих за слюдяными окошечками возка.
Она видела ласковую, бархатную тьму, и
мерцанье одинокой звезды меж пеленою бледных облак, и плавные вершины деревьев,
бывших еще более темными, чем даже непроглядное небо. Она видела глаза,
глядевшие в ее глаза, и нагие плечи, к которым она тянулась губами, но он не
давал ей приникнуть к ним – преграждал путь поцелуями. Она слышала тихие вздохи
медленной речушки и жаркое, надрывное дыхание мужчины, и свои страстные, призывные
стоны, которые наконец слились с его стонами в некое древнее, тайное
славословье той сладостной отравы, которой были напоены их тела. Взор Алены был
устремлен в ночь… в ту, внезапно ожившую в памяти ночь, когда она обрела было
своего любимого, да и вновь утратила. Теперь уж точно – навсегда.
Глава 6
Нечто новое в землеописательных науках
Зарядил дождь. И шел, и шел… Как ни глянешь в
окно – все те же взрытые частыми каплями серые лужи да обвисшие, мокрые ветви,
в которых среди густой, сплошной зелени с каждым днем все чаще мелькали
ярко-желтые пятна. Осень пока бросала милостыню, однако что ни день, дары ее
становились все щедрее, и не за горами уже то время, когда все вокруг, от земли
до небес, будет усыпано ее лукавым, тленным златом.
Алена прижалась лбом к стеклу, и на мгновение
сделалось легче. Голова горит – уж не простудилась ли, не заболела? А что –
заболеть бы да помереть, вот и хорошо, вот и легко будет: какой несносный груз
упадет с плеч, как вздохнет грудь… Впрочем, вздыхающая мертвая грудь – это уж
Алена через край хватила. Да и ей ли не знать, каково легко дышится в тисках
земляных? Думала ли, могла ли она тогда подумать, что настанет день – и сама,
добровольно, пожелает воротиться в могилу?
Ласковые, темные глаза матушки Марии вдруг
возникли перед ней, и Алена мысленно отворотилась от их укоряющего взора.
– Прости, матушка, – шепнула
отрешенно, без раскаяния. – Знать, богу не угодно. Знать, обречена я…
Скрипнула дверь, и Алена очнулась. Мелькнуло
мгновение искреннего удивления, когда она обнаружила, что руки у нее сложены на
груди, а глаза закрыты. Странно, что еще сидит на лавке под окошком, а не
вытянулась на ней, приуготовясь к собственному погребению! Нет, жива еще… хотя
у Катюшки, которая появилась на пороге и уставилась на Алену, лицо было такое
мрачное, словно она и впрямь заявилась на похороны.
– Ну и вид у тебя, подруга, –
буркнула Катюшка, не заботясь приветствием. – Краше в гроб кладут!
Проницательности Катюшкиной можно было бы
подивиться, кабы Алена уже не привыкла к ней. И то диво, что всю эту неделю,
минувшую после возвращения Фрица, подруга никак не давала о себе знать, не
присылала ни весточки, ни слова утешения, хотя прекрасно знала, каково жилось
эту неделю Алене. Но вот пришла же! Спасибо и на том.
– Tы погляди! Мочит и мочит! –
воскликнула Катюшка, уставясь в окно с таким изумлением, словно не она только
что ехала в карете по этой дождевине и не ее новехонькое, с иголочки, платьице
– малиновое, атласное, все спереди по лифу и шнипу обшитое черным узким
кружевом шантильи, так что получался как бы маленький кокетливый
передничек, – не ее, стало быть, платьице было кое-где забрызгано по
подолу.
– Леньки что-то не видно, – сказала
Катюшка, озираясь так, словно благоприятель Алены мог прятаться где-нибудь под
лавкою или в знаменитом заморском шкапу. – Как его голова? Все еще
недужит?
