Поэтому она просто стала – руки в боки, с
ледяным видом – и принялась ждать, пока преступные любовники не соизволят
обратить на нее внимание.
Разумеется, первой заприметила Алену Катюшка,
и на личике ее появилась сердитая гримаска. Она даже брови люто свела,
искривила рот, глаза ее метнули искры… Алена чуть заметно развела руками,
показывая, что и рада бы надеть этакую устрашающую личину, да ей невмочь.
Катюшка разочарованно закатила глаза, показывая, что придется исходить из того,
что есть, – и взвизгнула так, что Фриц, вроде бы даже вздремнувший на лоне
осажденной крепости, подскочил на четвереньки и уставился на Алену с диким
видом. Пожалуй, такой вид имели бы какие-нибудь осаждающие, если бы, к примеру,
их собственные пушки вдруг повернулись и принялись бить по своим, а мертвые
ожили – и тоже вступили в бой против победителей. Похоже было, что с появлением
Катюшхен Фриц начисто забыл о существовании какой-то там Ленхен и сейчас ощущал
себя поистине низвергнутым с небес на землю.
Путаясь в ботфортах, он выудил откуда-то из-под
развалин крепости свои смятые кюлоты и, сочтя, видимо, что одеваться – это
слишком долго, обернулся ими вокруг чресел, для надежности завязав штанины
узлом. После этого он выпрямился и беспомощно уставился на Алену.
И опять она с превеликим трудом смогла
сдержать смех. Таким ей ни разу не приходилось видеть своего недолгого и
немилого любовника! Никакие неловкость, конфузливость, стыд, растерянность не
могли скрыть выражения счастья, против воли так и вспыхивающего на его лице.
Этим счастьем лучились его водянистые глаза, встопорщенные белобрысые волосы,
круто вырубленные черты, тонкогубый рот. Об этом счастье кричало все его тело,
и Алена впервые за последние недели вздохнула с облегчением. Совесть не
переставала мучить ее с той самой минуты, как она вновь пошла на поводу у
Катюшки и согласилась участвовать в комедии, где Фрицу опять-таки досталась
роль полного идиота. И вот оказалось, что никакой другой участи доблестный
представитель рода фон Принцев себе и не желал!
Ну и слава богу. Стало быть, все ко благу.
Теперь Аленино дело – как-нибудь уж довести до конца ее собственную роль, а
потом позаботиться, чтобы у Катюшки было впрок достаточно хитрых зелий,
превращающих сонного мерина Фрица в племенного жеребца. Надо надеяться, в
Саксонию-то бухарцы не привозят дыни?
О господи, что-то она отвлеклась. Надо
надеяться, Фриц прочтет на ее лице что угодно, кроме огромного облегчения!
Алена быстро прикрыла глаза руками и, кажется, вовремя, потому что Фриц тотчас
жалобно проблеял:
– Не плачить, Ленхен… Ах, мой милый
Ленхен!
Черт бы побрал эту немецкую чувствительность!
Ей-богу, он сейчас кинется ее утешать, осушать ей слезы! А их и в помине нет.
Алена сделала вид, будто вытирает глаза, и
воззрилась на Фрица со всей возможной злобою:
– Что здесь происходит?!
– Это… ну… – Фриц растерянно
похлопал глазами, потом с детской радостью подхватил с пола пушечку и сунул
Алене:
– Пуф-пуф-ф! Schlacht! Бритьва… о, nicht,
бить-ва! Батали-я!
– Баталия?! И что? Сверчок тмутаракан
победил?
– Таракан? – в ужасе глянул на пол
Фриц, отличавшийся необыкновенным, почти женским страхом перед всяким
тараканом, особенно перед тем, коего зовут прусаком. Может быть, пруссаки били
когда-нибудь саксонцев?
Так. Если Фриц начнет гоняться за тараканами
или вдаваться в тонкости русской пословицы, где единственное насекомое – это
сверчок, дело можно считать пропащим! Это затянется надолго…
Повинуясь нетерпеливому Катюшкину взору, Алена
торопливо напялила маску язвительности:
– Что, сударь, на вашем насесте теперь
сидит новая голубка?
Фриц мгновенно забыл о тараканах и всецело
задумался о птицах. Он люто покраснел, шмыгнул глазами вниз, к упомянутому
насесту, который все еще не утихомирился и весьма выразительно приподнимал
набедренную повязку, вовсе потерялся от этого зрелища и попытался оправдаться:
– Почему новый? Нет, голубка старый!
Наконец-то Алена смогла законным образом
захохотать! Катюшку ощутимо перекосило, и она бросила на своего любовника такой
взгляд, что, встреться он с нею глазами, мгновенно прозрел бы истину даже при
всей своей несомненной тупости. Впрочем, Катюшка обладала умением мастерски
смахивать со своего подола всякий ненужный мусор. И хотя на ней не было сейчас
даже подобия подола, а весь наряд представлял собой одно сплошное декольте, она
сумела «стряхнуть» обмолвку Фрица, будто незначительную соринку, и воинственно
взглянула на Алену:
– А ты что тут разоряешься? Саму-то тебя
я за чем застукала? Не припоминаешь?
– Ну и что? – передернула плечами
Алена. – Я только подобрала то, что плохо лежит!
– Оно и при тебе плохо лежало, – не осталась
в долгу Катюшка. – А правильнее сказать – висело. При мне же – стоит!
– Стало быть, господина фон Штаубе –
побоку? – ехидно осведомилась Алена.
– Да! Я его бросила ради Фрица! –
гордо заявила Катюшка, ничем не рискуя: Людвиг фон Штаубе позавчера отъехал
вместе с Демидовым на Урал в полной уверенности, что его ненаглядная через
день-другой отправится следом с обозом и под охраною.
У Фрица от благодарности увлажнились глаза, а
Алена развела руками:
– Ну, знаешь! На тебя не угодишь!
– И бог на всякого не угодит, – не
полезла за словом в карман Катюшка… да и лезть, по правде сказать, было некуда!
Алена заломила руки, как бы в отчаянии. Она и
в самом деле отчаянно придумывала, что бы такое сказать еще. Самое лучшее,
конечно, вздохнуть с облегчением: «Делайте что хотите и будьте… счастливы!» Но
только представить, каким это будет ударом для Фрица! Оставить его в образе
преступного изменника? Лишить возможности поугрызаться совестью, проявить
истинно рыцарское великодушие? Нет, они с Катюшкою и так слишком жестоко с ним
обошлись! Придется еще поиграть.
– Ах, Фрицци! – всхлипнула Алена,
надежно загородив ладонями сухое лицо. – Я не смогла дать вам счастья!
– Ах, Ленхен!
Мгновение – и Фриц был подле нее, упал на
колени, и его бледные глаза оказались щедро разбавлены слезами.
– Я во всем виновать сам! Мне не
следовать тебя соблазнять… в постелю завлекать!
Да, вот это настоящий рыцарь! Еще вопрос, кто
кого соблазнял и завлекал!
– Это был мой Fehler… gross Fehler!
[108]
Я был преступатник… преступальник… о, людоедь!
