Она стиснула руки у горла. Ну, метко бьет
судьба! Говорят, даже молния в одно дерево дважды не ударяет, а вот ее, Алену,
обожгло небесным огнем трижды. Первый раз – когда она лишь увидела этого
измученного юнца, прикованного к медведю. Второй раз – в Иванову ночь. И опять
в ночь – хмельную, счастливую! И это был все он, все он… ну что ж, недаром она
в мыслях и сердце называла его – единственный. И, словно был он и впрямь
единственным человеком на земле, Егор Аржанов заодно оказался тем самым
лиходеем, убийцей, супостатом, на чью голову призывала она все мыслимые и
немыслимые кары небесные!
Алена усмехнулась. Каково-то сейчас там, на
небесах, разбираться богу с чертом: то ли наградить, то ли покарать Аржанова?
Ну, неведомо, как будет с ним, однако с Аленою оба эти вершителя судеб человеческих
уже разобрались: одни только беды суждены ей, одни страдания! И ничего более…
Она верила Ленькиной искренности. Ведь это был
ее брат и друг, которому ее жизнь дороже собственной. Она всего-навсего не
могла поверить его словам… Одно знала доподлинно: если даже это правда,
нарушит, нарушит она свои клятвы покарать неведомого убийцу. Никогда не выдаст
Егора!
Закрыла лицо руками, глухо вымолвив:
– Богом клянись, Ленька, что не пойдешь
никуда и не скажешь никому! Побожись, что смолчишь!
– Да у меня уже мозоль в голове от твоего
«молчи да молчи»! – так и взвился ее приятель. – Это почему же так?
– Потому что… – с трудом подбирала
слова Алена, – потому что…
«Я люблю его! – хотелось крикнуть. –
Он моя жизнь и смерть моя!» – но выговорила чуть слышно:
– Потому что он спас меня, я ему спасибо
сказать должна, а ты…
– Ишь ты – спасибо! – перебил ее
Ленька. – Да чтоб его искосило! За что – спасибо? Что тебя в землю живьем
зарыли? Что живешь, под собою ног не чуя от страха? Давай, беги, говори
спасибо, пока он тебя на тот свет не свел!
Алена внимательнее поглядела на своего друга и
увидела, что у него слезы выступили на глазах.
– Ленька, да ты что? – спросила она
тихо. – Что выдумываешь? Он и знать не знает, кто я да что, думает,
гулящая девка, содержанка…
– Hе знает? – с улыбочкой покивал
Ленька. – Так-таки?
Алена насторожилась: уж больно нехорошо он
ухмылялся. И, как явствовало, насторожилась она не зря.
– А ну, поди сюда, – поманил Ленька
к окошку. – Да поосторожнее, не вылазь из-за занавесочек! Вон, видишь? За
забором, ну, слева!
Алена пригляделась. У забора виднелась женская
фигура.
– Баба какая-то, – растерянно
сказала она. – Чего ей надобно?
– Приходила в стряпки наниматься, –
с непонятным злорадством сообщил Ленька. – Катерина-то Ивановна Агашу
прогнала, мы теперь без поварни.
– А ты что, уже наем объявил? –
удивилась Алена, не постигая, какое отношение имеет стряпка ко всему тому
кошмару, который обрушил на нее Ленечка и в который она еще не могла до конца
поверить.
– В том-то и дело! – всплеснул тот
руками. – Я и словечка никому не молвил, а она уж тут, старая!
– Да мало ли кто где кому о чем
сказал, – устало отмахнулась Алена. – Катюшка небось похлопотала. Или
соседи… Ради бога, при чем тут какая-то стряпка?! – Голос у нее сорвался
рыданием.
– При чем? – чуть ли не взрыдал эхом
Ленечка. – Катюшка похлопотала? Соседи?! Да ты, верно, только тогда мои
слова услышишь, когда ноги протянешь! Говорю же: это он, Аржанов, Никодима в
могилу свел, а теперь тебя отравить замыслил. Он стряпку прислал!
– Да, конечно, – кивнула Алена, у
которой уже вовсе иссякли силы. Хотелось одного: лечь, уснуть – только чтобы
никогда уже не проснуться! – Подумай только, ну что ты городишь?! С чего
ты все это взял?
– С того, Аленушка моя, цветик
полевой, – весь трясясь от едва сдерживаемой злобы, выдавил Ленька, –
что я эту самую стряпку вчера на дворе аржановском видал! Он не с графом живет
– один, в собственном доме, а при нем единственная прислуга: старуха, Маланьей
зовут. Так вот эта самая Маланья к нам в стряпки и хотела! Знай, Алена: кабы не
я, не нынче-завтра и ты отведала бы того самого хлебова, кое Никодима Мефодьича
уложило в гроб!..
* * *
Алена прошла через сад и уже приотворила
калиточку во двор, да вспомнила Ленькины предостережения – и замерла, пытаясь
вглядеться во тьму.
Напрасно, ночь черна, как та тоска, которая
овладела ее душой. Глупости, ну кто здесь может быть? Кто, кроме нее, знает,
что ей до смерти необходимо добраться до отцовских травяных запасов – и чем
скорее, тем лучше?
Ленька даже опешил, когда Алена, только что
защищавшая Аржанова и беспрестанно твердившая «не может быть!» да «быть не
может!», вдруг сникла, смирилась и заявила, что, когда так, ей ни дня лишнего
нельзя оставаться в доме Фрица и надобно исчезнуть. Ленька был всецело
согласен. Он порывался уйти с Аленой, однако та воспротивилась: она-де исчезнет
сразу, а он еще помельтешит в доме денек, создавая видимость ее присутствия,
потихоньку соберет самые необходимые мелочи, а через сутки присоединится к ней
в доме Надеи Светешникова, чтобы окончательно решить, куда податься дальше.
Раньше-то у Алены сомнений не было: только в Любавино! Теперь это
благословенное место было для нее под запретом. А ну как встретится невзначай с
веселым барином… уже ведь было такое однажды! Может статься, им на роду написаны
такие вот роковые встречи. Нет уж, с нее довольно. Добро, если переживет
свершившееся… И не в первый раз Алена в сердце своем горько укорила Леньку за
то, что открыл ей глаза. Ну, умерла бы… зато умерла бы в счастье, в надежде: а
вдруг Егор, узнав про ее беременность, не отвернется от нее, а… Что? Ну, что?!
Бред все это, бредни, пустые мечтания! Аржанов
– сам собой, а она, Алена, – сама собой. Не одна – с ребеночком!
Чего греха таить: первая мысль была отыскать
пижмы, да спорыньи, да еще какого-нито подходящего зелья, заварить покрепче и
выпить. Вытравить плод…
Бывает, что баба от слишком крепко заваренной
спорыньи помирает или кровью исходит после выкидыша…
