Кати чуть отстранилась и тихо спросила:
— Неужели для того, чтобы быть счастливым, ты должен был делать несчастной меня? Ты упрекал за то, в чем не было моей вины! Ты требовал того, на что я… не могла согласиться… Ты насиловал, но не любил. Долг жены повиноваться мужу, но разве не долг супруга любить и оберегать жену?
— Но я люблю тебя, Катарина, — Ран подался вперед, обхватил ее лицо ладонями, — я люблю тебя, больше жизни, милая!
— Любишь настолько, что считаешь себя вправе казнить или миловать?
— Я не стрелял в тебя, Катарина, — прорычал Ранаверн.
— Вспомни свои слова, Ран, — прошептала Кати, — и ту ночь, после которой я не могла встать больше недели! Ведь ты улыбался, Ранаверн, ты был доволен, вбивая в меня свое право, и для тебя не имело значения, что я кричу от боли!
Он вздрогнул и отпустил ее, с ужасом вспоминая содеянное…
— Катарина, — резко схватив, вновь обнял, прижал к себе так, что не было возможности вдохнуть, — все изменится, Кати. Мы вернемся в Гаору, у тебя будет своя спальня, как ты и хотела, и право запереть двери, если ты не пожелаешь выполнить супружеский долг. И я буду нежен, Кати, я буду самым нежным из мужей, милая.
— Как долго? — она вытерла непрошеные слезы, чуть отстранившись от Арнара, — Как долго, Ранаверн? День, два, возможно чуть дольше, а дальше? Снова упреки? Снова боль и твое наслаждение? И твое право мужа на жизнь жены? Ты не изменишься, Ран! Ты никогда не изменишься, ты зверь! И чужая боль твое самое сладкое удовольствие! Возможно, ты любишь меня, но я не в силах… даже представить себя вновь в родовом замке Арнар…
— Катарина, я не в силах представить жизнь без тебя…
— Ран, а я не в силах быть с тобой… Я верила тебе, я искала твоей защиты, ради тебя я нарушила приказ отца, а ты… Ты убил во мне веру в счастье. — она вытерла слезы вновь, — Я так хотела быть счастливой, быть матерью, быть уважаемой супругой… а ты обращался со мной хуже Дариана, изводя упреками и причиняя боль, на которую имел право!
— Отныне все будет иначе!
— Нет, Ран. — Кати оттолкнула его и отошла. — Если желаешь, убей меня, сопротивляться и звать на помощь я не буду, но я не вернусь в Гаору, я не буду твоей женой… не о подобном я мечтала, не подобное грезилось мне перед алтарем, не думала я, что брак обернется унижением и болью… Ты растоптал мои чувства, Ранаверн.
— А были ли они… эти чувства? — князь с грустью взирал на хрупкую девушку. — Когда-то мне казалось, что ты любишь меня, Кати, а сейчас я понимаю… не любила. Ни единой минуты. Даже в ту первую нашу с тобой ночь…
Он рассмеялся, злым, неестественным, горьким смехом и так же резко прервал его.
А после:
— Катарина, я не буду тебя убивать, — печально произнес Арнар, — но и отпустить не в силах…
— Я не пойду с тобой, Ран, — тихо ответила девушка.
— Я осознал это, — Ранаверн вновь набросил капюшон, скрывая белоснежные волосы, — и просить более не буду…
— И… ты уйдешь? — недоверчиво спросила Кати.
— Да, Катарина, — он стремительно приблизился и нежно поцеловал, — я уйду, — ласково погладил ее ее щеке, — но с тобой!
И он ударил ее… вновь… На этот раз резким, рубящим ударом по шее. А едва девушка в его руках обмякла, потеряв сознание, Ранаверн легко подхватил ее, перекинул через плечо и неспешно направился по темному проулку. За поворотом к нему присоединилось еще четверо мужчин, в молчании они покинули город.
* * *
Вода… Капли воды, вызывая странное раздражение и во сне, со звоном падали где-то рядом. Катарина потянулась, пытаясь встать, и вскрикнула — ее шею плотно обхватывал ошейник! Девушка судорожно обхватила руками толстый ремень, с ужасом обнаружила пристегнутую к ошейнику цепь, и со стоном вновь легла на жесткую постель. От страха тряслись руки, а мысли судорожно метались, вспоминая разговор в темном проулке…
— О, пресветлый, — простонала Катарина, — за какие прегрешения ты столь жесток со мной?
Внезапно послышались шаги, и Кати заметила отдаленное пятно света в кромешной мгле. Ее мучитель неторопливо приближался, и девушка устало закрыла глаза, понимая, что бесполезно просить о пощаде.
Сиротливо скрипнула решетка, вынуждая все же взглянуть на вошедшего. Но его лица Катарина не увидела, а свечу мужчина положил на узкий стол, и теперь, девушка различала лишь силуэт в темном плаще.
Она хотела сказать многое, но… спазм сдавил горло сильнее ошейника, слезы, застыли в глазах, словно осознавая собственное бессилие что-либо изменить… и Кати отвернулась к стене, не желая видеть некогда любимого человека, ставшего просто еще одним зверем.
Мужчина остановился возле нее, натужно заскрипела кровать, принимая дополнительный вес, холод прошелся по ногам, освобожденным от покрова юбок.
Кати всхлипнула, и все же произнесла:
— Я буду ненавидеть тебя всю жизнь!
Мужская рука ласково погладила ее ноги, затем поднялась вверх, нежно коснулась свободной от чулок кожи… Катарина вздрогнула! Это не были изнеженные внешне, но столь сильные руки князя Арнара! Теплые, широкие ладони, чуть шершавые, и такие ласковые… И девушка с удивлением выдохнула:
— Ян!
— Где? — мгновенно отозвался император, а в следующее мгновение она ощутила его губы там, где до этого была рука.
Он осторожно и нежно покрывал поцелуями ее обнаженное бедро, совершенно не смущаясь ни обстановкой, ни тем, что инкогнито было раскрыто.
— Отпустите меня немедленно! — возмутилась Катарина, уже забыв о страхе.
Тихий смех, и язвительное:
— Вариант с «ненавидеть всю жизнь» в данный момент меня привлекает больше.
— Вы, вы… — Кати вскочила, отбежала от кровати и только сейчас поняла, что цепь не закреплена, и ее конец свободно болтается у ног. — Вы!..
Император хмыкнул, и повалился на постель, оглашая хохотом подземелье. Катарина, уже осознавшая, чей это был розыгрыш, поспешно обследовала ошейник вновь и, найдя застежку, торопливо отцепила украшение, явно доставшееся ей по наследству от Харана… запах зверюги она определенно различила.
— Я тебя убью! — крик взбешенной Катарины перекрыл его до неприличия громкий смех.
Но криком девушка не ограничилась и набросилась на продолжающего хохотать Яна, с явной целью придушить. Он позволил ей обхватить свою шею руками, даже позволил немного посжимать, но затем, резко потянув, уложил ее на себя. Кати, с ее миниатюрным ростом, так органично уместилась на нем, что Хассиян весьма довольно усмехнулся, осознав какую свободу для действий заполучил в подобном ее положении, обнял девушку, и, продолжая посмеиваться, поинтересовался:
— И как в вашу прелестную головку, леди Катарина, забралась столь крамольная мысль о том, что я могу позволить всяким… князьям, вас у меня отнять?
