Пассажир оказался, на взгляд Помпинчука, недостаточно
серьезен: ни внушительного живота, ни двойного подбородка, да и возраст не
самый солидный, лет тридцать пять — сорок, не больше. Хотя сейчас, говорят,
среди начальства молодые тоже встречаются. Так сказать, смена поколений и
ротация кадров. Внешность у гостя приятная, но какая-то не запоминающаяся. Хотя
держится солидно, с пониманием своего масштаба. На подбежавшего Помпинчука даже
не смотрит, а о том, чтобы поздороваться или там вообще разговаривать — и речи
нет. Вместо него заговорил шофер.
— Леонид Петрович в дороге немножко устали, так вы их
постарайтесь не очень утомлять. Им еще сегодня на совещание, — и шофер
выразительно поднял глаза к небу, по которому проплывало одинокое пухлое
облачко.
— Непременно, как же, не утомим! — воскликнул
Помпинчук, и поспешно представился: — Помпинчук, заместитель директора!
Молодой начальник только теперь его заметил и удивленно
уставился, как на странное насекомое, залетевшее в тарелку супа:
— Как — Чингачгук?
— Извиняюсь, Помпинчук, — поправил зам. — На
букву «П» начинается!
— На букву «П»? Сразу видно, что расхититель.
Расхититель и взяточник!
— Извиняюсь, — со слезой в голосе возразил
Помпинчук. — С кого мне взятки брать? С хулиганов наших? С этих
преступников малолетних? С этих подрастающих Чикатило? — и он покосился на
одного из воспитанников интерната, который как раз в этот момент привязывал к
хвосту черного кота Черномырдина пустую консервную банку.
— А расхищать, как я понимаю, уже нечего, — Леонид
Петрович окинул взглядом неказистые строения интерната. — Все
заслуживающее внимания уже расхищено!
— Я к юмору очень хорошо отношусь, — с
подобострастной улыбкой отозвался Помпинчук. — Особенно если из начальства
кто встречается остроумный!
В проеме между двумя корпусами несколько учащихся интерната
замешивали бетон под присмотром учителя физкультуры Карнаухова. Помпинчук за
спиной высокого гостя сделал страшные глаза и выразительно помахал Карнаухову,
чтобы тот временно прекратил эту трудотерапию.
Леонид Петрович вроде бы не заметил этих сигналов. Он
запрокинул голову, внимательно разглядывая окна интерната. Искал он ящик с
сине-белой петунией, но в этом учебном заведении с таким же успехом можно было
разыскивать золотые самородки. Цветов здесь отродясь не бывало.
— Окна у вас ремонта требуют, — заметил гость с
неодобрительной миной.
«Вот ведь сволочь глазастая! — ужаснулся
Помпинчук. — И пяти минут не пробыл, а уж заметил!»
Дело в том, что минувшей осенью интернату были выделены средства
на установку стеклопакетов, но руководство учебного заведения нашло этим
средствам более разумное применение. Сам Помпинчук на часть этих денег сделал
ремонт у себя в квартире.
— Поступили сигналы, что у вас в интернате плохо
обращаются с контингентом, — строго проговорил Леонид Петрович, опустив
взгляд с окон и снова заметив Помпинчука. — Вместо учебного процесса
загружаете тяжелой физической работой!
— Да как можно! — Помпинчук прижал руки к сердцу,
обрадовавшись, что ревизор сменил тему. — Это же дети! Разве мы не
понимаем? Физические нагрузки только в плане физкультуры и спорта! Причем
вполне умеренные, и при условии достаточного питания! Кстати, не хотите ли
взглянуть, как у нас кормят контингент?
— Взглянем, взглянем! — Леонид Петрович недовольно
поморщился, как будто ему были тесны ботинки, и, прежде чем войти вслед за
Помпинчуком в главное здание интерната, бросил своему шоферу:
— Ухокрутов, исходи из того, что обратно меня
приблизительно часа через два повезешь!
— Здесь у нас библиотека, — докладывал Помпинчук
начальнику. — А пищеблок вот тут, за углом!
Навстречу им высунулся заведующий столовой Пузиков.
Помпинчук ухватил его за пуговицу и торопливо прошептал:
— Покорми гостя по высшему разряду! Директорский
комплект! Большой человек, никак не меньше депутата! И вызови Сыроежкину, без
нее никак не обойдемся!
Любочка Сыроежкина официально числилась в интернате
буфетчицей, но выполняла в нем гораздо более сложные и тонкие обязанности. Была
она пухленькая и кругленькая, глаза имела голубые и незамысловатые, с детским и
простодушным выражением, волосы кудрявые, цвета топленого молока. Когда в
интернат прибывали всевозможные проверяющие мужского пола, непременно
приглашали Сыроежкину, и все проблемы очень скоро сами собой решались.
Из коридора выглянуло несколько любопытных старшеклассников,
один из них показал Помпинчуку язык, но тут же чьей-то сильной рукой был втянут
обратно за угол.
— Жаль, что вы заранее нас не предупредили, —
сокрушался Помпинчук. — Мы бы тогда встречу лучше подготовили! Поручили бы
повару что-нибудь особенное приготовить…
— Вот об этом я тоже хотел поговорить, —
проговорил гость, придирчиво оглядывая пищеблок. — Отчего это у вас никто
на телефонные звонки не отвечает? Чем у вас кадры заняты? Я перед тем, как к
вам ехать, велел секретарше дозвониться до интерната, предупредить, а никто на
звонки не отвечал!
— Не может быть! — Помпинчук преданно вылупил
глаза. — С этим у нас строго! Постоянный человек дежурит возле телефона,
чтобы вовремя реагировать…
— Тем не менее! — строго возразил Леонид
Петрович. — Телефон такой-то ваш? — и он продиктовал номер, который
минувшей ночью высветился на табло автоответчика.
— Тут такая неприятность вышла, — затянул
Помпинчук. — Вообще-то этот номер как бы за нами числится, но фактически
он не наш.
— Как это? Ничего не понял!
— То есть с этим номером произошла путаница… его
ошибочно передали другому абоненту…
— Ну народ! — Леонид Петрович изумленно уставился
на Помпинчука. — Вы что, уже и телефонные номера налево пускать научились?
— Как вы могли подумать! — обиженно воскликнул
Помпинчук. — Мы к этому вообще не имеем никакого отношения! Это на
телефонной станции какая-то неразбериха…
— Ну, значит, там кто-то номера налево пускает.
На этом месте разговор прервался, поскольку в комнату,
наивно округлив голубые глаза, вплыла Любочка Сыроежкина с подносом в руках.
Поднос был заставлен такими угощениями, какие вряд ли когда-нибудь пробовали
проблемные подростки, воспитанники интерната. Здесь была и превосходная
ветчина, и ароматный швейцарский сыр, и бутерброды с икрой, и маринованные
огурчики, и крупно нарезанная семга. Разумеется, к такой закуске прилагалась
запотевшая бутылка хорошей водки. Но аппетитнее всего этого гастрономического
великолепия выглядела сама Сыроежкина в коротком черном платье, выгодно подчеркивающем
фигуру, и белоснежном кружевном переднике. Поставив поднос на стол, она
потупилась и проговорила низким волнующим голосом:
— Угощайтесь!
