– Ваши записи по этому заклинанию – где они? Отдайте по-хорошему, или мне придется сжечь всю вашу библиотеку.
– Вот.
В дверях бесшумно возник Суаф, упершись в спину Зервана недобрым взглядом, и тот прочитал в глазах мага робкую надежду.
– Не стоит, – покачал головой вампир и шагнул к камину. – Бах, вы же не настолько бессердечны, чтобы этот несчастный пострадал в бессмысленной попытке спасти ваши бумаги.
– Вы собираетесь сжечь величайший триумф всей моей жизни, – бесцветным голосом произнес Бах.
– Нет. Я собираюсь сжечь то, что может стать причиной огромного зла. А ваш триумф останется при вас. Да, вы не сможете добиться признания, но хотя бы будете жить, зная, что смогли сделать то, чего не мог никто до вас и не сможет никто после. И кстати, вы все еще должны мне сорок флоринов.
* * *
Он брел через широкий луг, время от времени поглядывая на восходящую луну, дабы не сбиться с пути. На чувство направления полагаться не стоит, сознание, основательно залитое выпивкой, может устроить своему хозяину любую пакость.
Возможно, не стоило пить так много. И уж точно не стоило пить на пустой желудок, но людишки не сразу сообразили, что их внезапный помощник голоден. А когда поняли – разбавлять плескавшийся в животе алкоголь похлебкой с грибами было уже в общем-то поздно. Конечно, людское пойло не идет ни в какое сравнение с тем, которое варят в степи, ни по вкусу, ни по крепости, но его наливали очень уж обильно.
Время в кабаке пролетело быстро и незаметно. Люди, радующиеся, что опасность миновала, веселились от души и щедро потчевали героя дня спиртным и едой, да и сами налегали на выпивку почем зря. И это всеобщее ликование захлестнуло даже того, кому уже не положено радоваться или улыбаться.
Это было странно, неправильно, непривычно. Как если бы вдруг сердце погибшего в битве воина, сражавшегося до последней капли крови и последнего вздоха, снова забилось на несколько мгновений. Радость и веселье, внезапно вернувшиеся на короткое время, почти заставили забыть свои печали. Забыть, что он мертв.
Остановиться, глубоко вдохнуть холодный воздух. Тряхнуть головой, сбрасывая с непокорной гривы первые капли ночного дождя, сфокусировать взгляд на второй, младшей луне, выглянувшей из своей темной колыбели. Несколько минут постоять, прислушиваясь к звукам чужой, но так похожей на родную степи, очищая разум от алкогольного шума. Все-таки пойло у людишек слишком слабо, чтобы совладать с орком.
Эх, как же не вовремя случилось то, что случилось. Пришли вестники из Моандора: быть походу. И такие же вестники ушли на север, на юг, на восток. Телмарцы вторглись в земли Элкада, разорив одно селение, и весь народ степи начал подготовку к новой битве. Знать бы наперед, к чему приведет опрометчивый поступок, – и сейчас сидеть бы ему дома, у костра, и готовить доспехи и оружие. А потом отправиться в Телмар, неся воздаяние на острие двусторонней боевой секиры… Но всему этому уже не бывать: он мертв.
Сейчас где-то в степи стучат молоты десятков кузнецов, сотни воинов готовятся к походу. Племена запасают продовольствие и усиленно тренируют молодежь: когда орда атакует Телмар, вчерашние дети станут воинами, именно они будут защищать родные селения, когда воины постарше ринутся в смертельную схватку на чужбине. А неприкаянной ходячей падали без имени не видать славы, почета не заслужить в битве. Не будет его в том походе. И в песнях, которые сложат после, не будет ни слова о том, кого когда-то звали Арситаром.
Он сжал челюсти. Без славы так без славы. Без песен так без песен. Сам виноват, сам лишил себя всего этого, себя и винить. Но без битвы воину нет пути в забвение. В одиночку, неся с собой только ярость и безысходность, идет мертвый орк в свой последний поход.
В этот момент мягко подул в спину ветер, указывая направление и облегчая путь. Еще каких-то несколько дней ходьбы осталось до Телмара. Несколько дней муки для изгоя и несколько дней спокойствия для заклятых врагов. А потом все изменится. Он обретет вечный покой, а Телмар навсегда его утратит, поняв, что праведное возмездие неотвратимо, словно степной смерч, приходящий откуда ему вздумается и в любой момент.
* * *
– Вот и Эрнхолдкип, блистательная столица некогда великой страны, – мрачно изрек Зерван, когда вдали показались огни патрулирующих крепостные стены дозорных.
– Вас беспокоит раздробленность родины? – полюбопытствовала Каттэйла.
– Беспокоит? Скорее, просто щемит на душе. Словно заноза в сердце. Я видел свою страну на пике могущества. Мои дед и отец всю жизнь посвятили служению королю и отечеству, да и я тоже присягал на верность трону Эренгарда. Как мне смотреть на все это непотребство?!
– Так это правда, что ваша якобы казнь была фикцией?
– Разумеется. Линдар Шестой, мир его праху, был не таким человеком, чтобы казнить своих ближайших соратников, даже несмотря на то, что со мной случилось. Он объявил меня казненным, и долгие годы я странствовал по миру инкогнито, пока во время известных вам событий в катакомбах меня не узнал в лицо один эльф, затесавшийся в ряды наемников Тэй-Тинга.
Каттэйла вздохнула:
– Тяжело, должно быть, вернуться на родину изгоем?
– Напротив. Я нигде не чувствовал себя так легко, как здесь. Видите ли, нельзя казнить благородного человека иначе, чем отсечением головы, и потому Эренгард – единственное место на свете, где я не боюсь оказаться на костре. Или, точнее, боюсь меньше, чем в других странах.
– Но вы больше не граф…
– Граф, только безземельный и к тому же умерший официально. Дело в том, что приставку к имени, свидетельствующую о моем статусе, по законам Эренгарда, утратить нельзя. Человек, бывший графом хотя бы один день, сохраняет право на формальный титул пожизненно и посмертно. Можно попасть в опалу, лишиться земель и угодить на плаху – но титул, полученный однажды неважно каким способом, потерять невозможно. Благородное происхождение нельзя отнять даже королевским указом, таковы законы Эренгарда. Вы утомились?
– Нет, я привычна к пешим путешествиям, к тому же вы несете мою котомку.
Вампир отметил, что ее голос звучит глуше, чем вечером, когда Каттэйла прощалась с Бахом. Все-таки она устала, хотя отчаянно старается выглядеть бодрой.
Он вздохнул. Да уж, теперь любая оплошность будет стоить жизни не только ему, но и Каттэйле, намертво связанной с ним незримыми узами, и к этому факту еще предстоит привыкать. Перво-наперво затаиться в многотысячном муравейнике. Затем найти местного Светлейшего и связаться с Силорном. Может быть, старый недруг, несущий бессменную стражу у покоев Таэль, не откажется помочь будущему мужу той, которую охранял долгие сто восемнадцать лет, с самого рождения. Затем… проклятье. Все слишком сложно. Конечно, Тальдира не сунется в людской город, по крайней мере лично. Знать бы только, какими силами она располагает и на кого может рассчитывать.
– До рассвета устроимся где-то на отдых, – сказал Зерван, – а днем вам нужно разжиться одеждой получше. Отыщем трактир в торговом квартале, чтобы в непосредственной близости оказались лавки торговцев.
