И тогда дварфы перешли в контратаку, образовав стену из больших круглых щитов. Потерявшие не меньше ста человек, растерянные и сбитые с толку кавалеристы попытались опрокинуть боевые порядки Гаринакса, но взять дварфов нахрапом не получилось. Легко выдержав атаку вооруженных копьями рыцарей, они пошли в наступление, рубя тяжелыми секирами коней и всадников. Минуты две продолжалась отчаянная рубка, выявившая полнейшую неподготовленность рыцарей к бою с парнями из горных селений: и без того на голову ниже человека, дварф еще и просаживался слегка, закрывшись щитом. Всадникам приходилось сильно наклоняться в седле, чтобы достать врага мечом, в то время как те легко рубили либо ноги коням, либо склонившихся для удара рыцарей.
Кавалерия, потеряв еще несколько десятков воинов, по сигналу командира отошла, перестроилась, намереваясь атаковать клином и расколоть строй противника, но дварфы внезапно пригнулись, опустившись на одно колено, а за ними уже стояла длинная двойная шеренга арбалетчиков. Второй залп скосил не меньше полусотни рыцарей. И когда объединенный рыцарский отряд сэра Келстагта и Тааркэйда обогнул позиции Гаринакса, намереваясь окружить противника с фланга, оставшиеся в живых кавалеристы да Чантавара дружно бросились наутек.
– Так их, парни! – завопил Гаринакс, взмахнув окровавленной секирой. – Мы крепче камня, на нас кто хочешь зубы обломает! Мы наступаем! Вперед!
* * *
Тальдира задумчиво смотрела, как вращается на цепочке Сигиль Наследника, символ ее власти и высочайшего происхождения, но мысли были далеки от отполированного руками сотен княжичей и княжон затейливой руны из мифрила, вкрапленной в янтарь. То, к чему она фанатично готовилась чуть ли не с рождения, сознательно отказавшись от любых мелочей и радостей и полностью отстранившись от участия в жизни своего клана и своего народа, грядет. Битва против людишек, на которой можно будет дать выход своей ярости и боли, вот-вот начнется, но эта мысль не приносила радости. Что было бы, сложись все иначе?
Может быть, тучи сгущались бы и рассеивались по ее воле, и ветер послушно менял бы свое направление, повинуясь всего лишь одному жесту. Может быть, тяжелейшие раны затягивались бы еще до того, как Тальдира подходила бы к ложу больного, а недуги исчезали бесследно всего лишь от одной начертанной на теле руны. Может быть… Может быть… Может быть… Но нет. Не «может быть», а «могло бы быть, но не будет». Свой талант она, Тальдира, потратила впустую, всю жизнь готовясь к битве, в которой за ней шел бы весь солнечный народ, но которая уже не состоится. Знала бы княжна, что через триста лет после ее рождения придет клыкастое животное и само решит главную проблему высших эльфов, положив конец тысячелетней если не вражде, то хотя бы войне, – распорядилась бы своим величайшим даром мудрее, да только даже огромный магический талант не поможет видеть будущее на триста лет вперед. И теперь она – сильнейший боевой маг мира из ныне живущих и бесполезнейший из всех магов.
Тальдира на миг отвлеклась от своих дум, чтобы отметить атаку правофланговой кавалерии противника, захлебнувшуюся в потоке стрел с четырехгранными наконечниками, и вновь ушла в себя. Очень скоро наступит час ее величайшего триумфа, подготовке к которому была пожертвована вся жизнь без остатка, – и час позора. Солнечный народ, еще совсем недавно загнанный в угол и готовый сражаться до конца в последней битве ради лучшей жизни или окончания страданий, вкусил этой лучшей жизни без войны, словно подачку из рук клыкастой скотины, – и размяк. Согласившись на жизнь ценой в равенство со своими былыми слугами, высшие эльфы превратились из вымирающей расы гордых воинов в такой же скот, как и людишки. Чего же стоит такая жизнь?!
Тальдира тяжело вздохнула и призналась себе, что если бы сейчас она могла отменить условия мира и сам мир и, собрав вокруг себя в единый кулак весь солнечный народ, повести его в ту битву, которая была готова разразиться год назад, то не сделала бы этого. Не променяла бы то жалкое существование с надеждой на будущее, которое сейчас есть у ее народа, на девиз «Победа или смерть!». И за это княжна ненавидела вампира еще сильнее: Зерувиэль, Тень Забвения, сломал и ее дух тоже. Точнее, выбил из-под ног безысходность, из которой эльфы черпали последние остатки гордости и мужества.
Что произойдет, когда она расправится с проклятым ублюдком? Ничего, скорее всего. Безусловно, она приобретет уважение самых консервативно настроенных членов всех четырех кланов, и ее слово будет весить больше, чем всех остальных сломавшихся князей, вместе взятых. Произойдет то, чего не случалось за последнее тысячелетие: весь народ, кланы Этиан, Веспайр, Иллирф и Сафатх, окажутся под единой властью, единым управлением. И самое оскорбительное то, что теперь уже это единение, по большому счету, ни к чему. Потому что, даже сумей Тальдира единолично освободить мощь «Артефакта душ», солнечный народ все равно не последует за ней в ее личной войне против людишек: от некогда великой нации высших эльфов осталась лишь тень, а от великих героев прошлого – лишь потерявшие честь и гордость никчемные потомки.
И вот теперь Тальдира Веспайр, наследница высочайшего титула своего клана, на службе у короля людишек, неспособного даже владычествовать в своей крохотной стране. Воистину эта личная вендетта против вампира – удар по воздуху. Чтобы стереть исчадие в порошок и вернуть хоть каплю утраченной гордости, приходится терпеть еще большее унижение, прислуживая вьйирнэ. Конечно, она обернет это в свою пользу, преподнесет как великое достижение, в течение короткого сражения обеспечив весь солнечный народ молоком и мясом. Но если обман других можно иногда считать политической или стратегической необходимостью, то обман себя – удел недалеких.
И потому она, Тальдира Веспайр, объединит свой народ тогда, когда это уже не нужно. Достижение с опозданием – не достижение, а провал. И причина этого фиаско стоит всего в двадцати шагах впереди, рядом с Кааром и несколькими воинами лесных эльфов.
По рядам укрытых лесной чащей стрелков прошло движение: близок час сражения.
* * *
Пехота Совета под градом стрел преодолела пространство между двумя армиями и сцепилась с отрядами смертников и войсками Ремзина. В то же время да Чантавар двинул в атаку резерв, чтобы остановить отступление на своем правом фланге. Его рыцарская конница, разделенная на два отряда, оказалась разбита и там и там, попав под сокрушительный удар стрелков. И если на левом фланге дварфы оказались на редкость стойкими парнями, не пасующими перед кавалерией в ближнем бою, то на правом рыцари не смогли даже добраться до эльфов, вооруженных тугими, непосильными для обычного человека луками и достаточно метких, чтобы поражать всадников с большого расстояния. Последняя надежда возлагалась на численный перевес, тем более что лучники эльфов драться стенка на стенку не умеют и, при всем их личном превосходстве над людьми в поединках, непременно проиграют рукопашную хорошо организованной пехоте, обученной сражаться большими армиями.
Поначалу столкновение пехоты принесло некоторый успех да Чантавару: на флангах его солдаты, превосходя числом, слегка потеснили пехоту Ремзина, а в центре буквально смели неорганизованную массу смертников, которых выставил туда генерал гвардии. Но сразу же вслед за этим наступление остановилось, когда в центре за сбродом из ударного отряда обнаружились ряды гвардейских рот.
