Спал неспокойно, все видел стены Торнхэла и стреляющие пушки. Слышал чужие шаги в коридорах дворцовых покоев, голоса. Заговорили громче, и Темка проснулся.
В шатре было шумно, потом что-то резко велел отец. Княжич сел, стряхивая остатки дремоты. Торопливо оправил мундир.
– Да говорите же, капитан!
Темка вздрогнул от отцовского окрика.
– Торнхэл пал, мой князь.
Пальцы онемели, выпустили занавесь. Темка остался сидеть, оглушенный.
* * *
– Княжич Эмитрий!
Можно вжаться в тень, перестать дышать. Оставьте же в покое! Тут так спокойно, мародерам и гулякам не приглянулись маленький дворик и крохотная беседка в глубине. Плющ, обвивающий ее резные столбики, сплелся в плотный занавес. Листья касаются щек, и пахнет миром. Не порохом, не кровью, а просто вечерней прохладой.
– Княжич Эмитрий!!!
– Я тут, – резко отозвался Митька. Вышел из-под навеса на залитый лунным светом двор.
– Вас ждут.
Шагая за солдатом, Митька перебирал с тоской: кому же он понадобился? Отцу? Будет читать наставления. Или приехал Крох, и ему уже доложили о неподобающих настроениях княжеского порученца? В последнее время Митька замечал, что предводитель мятежников как-то странно поглядывает на него. А, доносом больше, доносом меньше – плевать. И все же он предпочел бы встретиться с Крохом. Проще от него слушать, что чести больше в победе, а не в глупом милосердии.
Прошли между пылающих во дворе костров. До Митьки долетали обрывки разговоров:
– Нет, все дожди весной пролились. Жаркое лето будет.
– …нога у него стала как колода, сам видел.
– Винька, дурья твоя башка! Сожрал уже все!
– Так он по девке своей убивался, так убивался, а все одно помер. Судьба.
– …привезу. Пусть только назовут голытьбой, всех за пояс заткну.
Лег под ноги стертый камень широких ступеней. Митька прошел мимо череды вазонов; нежный тонкий аромат ночных фей с трудом пробился сквозь плотную смесь из дыма, запаха пота и спекшийся крови, ароматов каши с салом и ружейной смазки. Следом за солдатом поднялся на второй этаж. Сбежал навстречу сержант, прижимая к животу корзинку, накрытую тряпкой. Княжич проводил его взглядом, резко повернулся на каблуках и бросился бежать, не обращая внимания на встревоженные взгляды. Хрустнули под ногами осколки фарфоровой вазы, окончательно превратившись в крошево, чуть не споткнулся о разломанную раму от картины.
Дверь в Темкину комнату распахнута. Митька остановился. На сапоги как комья грязи налипли, с таким трудом шагнул вперед. Так и есть. Пропали шпаги со стен. Сорвано покрывало с кровати, зачем-то распорота обивка кресла. Раскрыт шкаф, выдернуты ящички из комода. Карта валяется на полу, кто-то прошелся по ней и смял.
Возник за спиной провожатый, растерянно повторил:
– Вас ждут, княжич Эмитрий.
Митька резко захлопнул дверь.
* * *
В уже знакомой гостиной никого не было. На бежевом ковре виднелись грязные следы, перевернутая корзинка валялась в углу, скорее всего отправленная туда пинком. На галерее, залитой лунным светом, стоял кто-то высокий. Не отец и не Крох.
– Княжич Эмитрий Дин, – громко произнес Митька. – Вы звали меня?
Великан шагнул в комнату, развел руки. С коротким всхлипом, недостойным солдата, Митька бросился к нему, уткнулся в широкую грудь. Громадные ладони опустились на плечи.
– Здравствуй, Митя.
Княжич вскинул голову:
– Здравствуй, тур Весь!
Стояли на террасе, не там, откуда утром княжич смотрел на казнь, а чуть сбоку, под прикрытием плюща. Отсюда тело повешенного капитана было не видно, но Митька все равно знал, что оно там. Тур смягчил до полушепота свой раскатистый бас:
– Мне завязали глаза. Не бойся, не рискнут тронуть. Наш род в Ладдаре кое-что значит. А я должен был увидеть все сам, я же летописец. И потом – я обещал уехать до полуночи.
Митька глянул на луну: значит, тур ненадолго, осталось меньше двух часов.
– Но все равно не понимаю, почему князь Крох дал разрешение. Он же знает, что твой род поддерживает Эдвина.
– Мятеж – даже если он удачный – не заканчивается разгромом королевской армии. Нужно будет заново строить отношения с соседями, а мое слово Далид уважает.
Князь Наш тяжело прошелся вдоль стены. Потом опустился в кресло. Внимательный взгляд ощупал княжича.
– А еще что-то подсказывает мне: тебе нужно поговорить.
Митька качнулся и вжался поглубже в плющ. Тур сидел на расстоянии вытянутой руки и все равно мог видеть его лицо.
– Ты видел маму?
– Да. Она при дворе, близка с королевой Виктолией. Возвращаться на родину не хочет.
Княжич сорвал резной листик, покрутил в пальцах. Не хочет… Вряд ли тур знает правду. И хорошо, что не знает.
– Она скучает о тебе.
…шуршащий запах ванили и розовой воды. Листик смялся в пальцах.
– Скажи ей, что я тоже, – вышло неожиданно хрипловато.
– Принцесса Анхелина надеялась, что я тебя увижу.
– Анна считает меня предателем? – Митька пожалел, что вырвался это вопрос. А кем еще его можно считать?
– Нет. Она слишком хорошо тебя знает.
– Я стараюсь честно служить князю Кроху, – горько уронил Митька.
– Получается?
Митька нащупал среди листьев резной столбик, стиснул. Тур ждал ответа.
– Да.
Острые грани впились в ладонь.
– Да! Да! Шакал меня раздери – да! Не надо об этом, пожалуйста!!!
Тур пожал могучими плечами. В лунном свете, пробивавшимся сквозь листву, он казался громадным духом-покровителем. Митька осторожно перевел дыхание, разжал хватку. Посыпались на пол попавшие под руки смятые листочки.
– Ты что-нибудь знаешь о княжиче Артемии Торне?
– Кажется, служит порученцем, я видел его у отца, князя Торна. Вы стали друзьями?
– Если бы… Тур, мы побратимы. Если Темка еще считает так.
– Вот оно как. И оружие есть?
– Есть, – Митька тронул неприметные ножны.
– Ты что, носишь с собой герб Торнов?!
Княжич потянул нож, но рука Веся опустилась поверх, нажала, заставив снова спрятать клинок.
– Покровитель хранит тебя, мальчик. Не приведи Создатель, узнает Крох!
Тур внимательно посмотрел на племянника и осекся. Помрачнел, и какое-то время молча постукивал пальцами по подлокотнику кресла.
– Знаешь, отсюда я сразу к королю. Если нужно что предать Артемию – устрою.
