— Что это тебе вздумалось, малыш! — воскликнул
я. — Чего ради ты заводишь разговоры со змеями?
Я развязал его неизменный золотой шарф. Смочил ему виски и
заставил выпить воды. Но я не смел больше ни о чем спрашивать. Он серьезно
посмотрел на меня и обвил мою шею руками. Я услышал, как бьется его сердце,
словно у подстреленной птицы. Он сказал:
— Я рад, что ты нашел, в чем там была беда с твоей
машиной. Теперь ты можешь вернуться домой…
— Откуда ты знаешь?!
Я как раз собирался сказать ему, что, вопреки всем
ожиданиям, мне удалось исправить самолет!
Он не ответил, он только сказал:
— И я тоже сегодня вернусь домой.
Потом прибавил печально:
— Это гораздо дальше… и гораздо труднее…
Все было как-то странно. Я крепко обнимал его, точно малого
ребенка, и, однако, мне казалось, будто он ускользает, проваливается в бездну,
и я не в силах его удержать…
Он задумчиво смотрел куда-то вдаль.
— У меня останется твой барашек. И ящик для барашка. И
намордник…
И он печально улыбнулся.
Я долго ждал. Он словно бы приходил в себя.
— Ты напугался, малыш…
Ну еще бы не напугаться! Но он тихонько засмеялся:
— Сегодня вечером мне будет куда страшнее…
И снова меня оледенило предчувствие непоправимой беды.
Неужели, неужели я никогда больше не услышу, как он смеется? Этот смех для меня
— точно родник в пустыне.
— Малыш, я хочу еще послушать, как ты смеешься…
Но он сказал:
— Сегодня ночью исполнится год. Моя звезда станет как
раз над тем местом, где я упал год назад…
— Послушай, малыш, ведь все это — и змея, и свиданье со
звездой — просто дурной сон, правда?
Но он не ответил.
— Самое главное — то, чего не увидишь глазами… — сказал
он.
— Да, конечно…
— Это как с цветком. Если любишь цветок, что растет
где-то на далекой звезде, хорошо ночью глядеть в небо. Все звезды расцветают.
— Да, конечно…
— Это как с водой. Когда ты дал мне напиться, та вода
была как музыка, а все из-за ворота и веревки… Помнишь? Она была очень хорошая.
— Да, конечно…
— Ночью ты посмотришь на звезды. Моя звезда очень
маленькая, я не могу ее тебе показать. Так лучше. Она будет для тебя просто —
одна из звезд. И ты полюбишь смотреть на звезды… Все они станут тебе друзьями.
И потом, я тебе кое-что подарю…
И он засмеялся.
— Ах, малыш, малыш, как я люблю, когда ты смеешься!
— Вот это и есть мой подарок… это будет, как с водой…
— Как так?
— У каждого человека свои звезды. Одним — тем, кто
странствует, — они указывают путь. Для других это просто маленькие
огоньки. Для ученых они — как задача, которую надо решить. Для моего дельца они
— золото. Но для всех этих людей звезды — немые. А у тебя будут совсем
особенные звезды…
— Как так?
— Ты посмотришь ночью на небо, а ведь там будет такая
звезда, где я живу, где я смеюсь, — и ты услышишь, что все звезды смеются.
У тебя будут звезды, которые умеют смеяться!
И он сам засмеялся.
— И когда ты утешишься (в конце концов всегда
утешаешься), ты будешь рад, что знал меня когда-то. Ты всегда будешь мне
другом. Тебе захочется посмеяться со мною. Иной раз ты вот так распахнешь окно,
и тебе будет приятно… И твои друзья станут удивляться, что ты смеешься, глядя
на небо. А ты им скажешь: «Да, да, я всегда смеюсь, глядя на звезды!» И они
подумают, что ты сошел с ума. Вот какую злую шутку я с тобой сыграю.
И он опять засмеялся.
— Как будто вместо звезд я подарил тебе целую кучу
смеющихся бубенцов…
Он опять засмеялся. Потом снова стал серьезен:
— Знаешь… сегодня ночью… лучше не приходи.
— Я тебя не оставлю.
— Тебе покажется, что мне больно… покажется даже, что я
умираю. Так уж оно бывает. Не приходи, не надо.
— Я тебя не оставлю.
Но он был чем-то озабочен.
— Видишь ли… это еще из-за змеи. Вдруг она тебя ужалит…
Змеи ведь злые. Кого-нибудь ужалить для них удовольствие.
— Я тебя не оставлю.
Он вдруг успокоился:
— Правда, на двоих у нее не хватит яда…
В эту ночь я не заметил, как он ушел. Он ускользнул
неслышно. Когда я наконец нагнал его, он шел быстрым, решительным шагом.
— А, это ты… — сказал он только.
И взял меня за руку. Но что-то его тревожило.
— Напрасно ты идешь со мной. Тебе будет больно на меня
смотреть. Тебе покажется, будто я умираю, но это неправда…
Я молчал.
— Видишь ли… это очень далеко. Мое тело слишком
тяжелое. Мне его не унести.
Я молчал.
— Но это все равно, что сбросить старую оболочку. Тут
нет ничего печального…
Я молчал.
Он немного пал духом. Но все-таки сделал еще одно усилие:
— Знаешь, будет очень славно. Я тоже стану смотреть на
звезды. И все звезды будут точно старые колодцы со скрипучим воротом. И каждая
даст мне напиться…
Я молчал.
— Подумай, как забавно! У тебя будет пятьсот миллионов
бубенцов, а у меня — пятьсот миллионов родников…
И тут он тоже замолчал, потому что заплакал…
— Вот мы и пришли. Дай мне сделать еще шаг одному.
И он сел на песок, потому что ему стало страшно.
Потом он сказал:
— Знаешь… моя роза… я за нее в ответе. А она такая
слабая! И такая простодушная. У нее только и есть что четыре жалких шипа,
больше ей нечем защищаться от мира…
Я тоже сел, потому что у меня подкосились ноги. Он сказал:
— Ну… вот и все…
Помедлил еще минуту и встал. И сделал один только шаг. А я
не мог шевельнуться.
