— Ничто так не укрепляет здоровье, как прогулка по площади Линден-эбби в утренний час и в… эээ… вечерних туалетах.
Окинув взглядом наряд Агнесс, Джеймс понимает, что перестарался, но продолжает голосом бодрым и наставительным:
— Если ни один пророк этого не написал, то лишь потому, что не счел нужным повторять столь очевидные истины. Вы не хотите к нам присоединиться, господа? Нет? Как жаль! В таком случае, нам с мисс Тревельян придется удалиться.
Прихожане ошарашены. Они определенно что-то видели, но что? Один миг — леди Мелфорд кричит на племянницу пастора, наставляя на нее револьвер, другой — к ним присоединяется ректор, а платье племянницы успевает поменять цвет… Но мозг торопливо отплевывается от этого видения, совершенно лишнего в повседневной жизни, а побеспокоенное воображение потягивается и вновь засыпает. Пора приступать к утренним хлопотам.
А Джеймсу с Агнесс пора уходить.
Бережно придерживая племянницу за локоть, Джеймс ведет ее по улицам, а когда дома остаются позади, он не спеша разматывает белый шейный платок и роняет его на траву.
— И простер я воскрилия риз моих на тебя, и покрыл наготу твою? — спрашивает Агнесс, оглядывая свое зеленое платье, и с ее губ срывается невнятный звук, нечто среднее между всхлипом и радостным смехом.
— Тсс, не говори ничего, ты устала. Сейчас мы пойдем домой и выпьем чаю.
— Вы же слишком горды, чтобы позвать меня обратно.
Он бормочет, что гордыня мать всех грехов и надо же как-то с ней бороться, но Агнесс никак не может поверить в произошедшее, хотя понимает, что должна. Потому что Лавиния права. Фейри можно не доверять, но верить в них нужно обязательно. Иначе во что превратится наш мир?
— Но как мне отблагодарить вас за ваше прощение? — не сдается она.
— А за прощение вообще нельзя благодарить. Оно дается свободно, как дружба… как любовь, — добавляет он чуть тише. — Впрочем, ты можешь испечь мне кекс. Благодарственный кекс. У тебя хорошо получается с недавнего времени.
Она кивает и прячет руки в карманы, чтобы Джеймс не видел, как она дрожит.
Где-то далеко, дальше, чем Уитби, за гранью горизонта, плещет холодное море, и плывут по нему селки — свободные, сильные — перекликаясь пронзительными голосами. А среди них один — в человеческом обличье. Один, еще не получивший своей тюленьей шкуры, но несмотря на это — счастливый и свободный, ведь рядом с ним — его мать, тоже свободная и счастливая… Ронан — проклятый своим смертным отцом, проклявший свою смертную кровь.
Агнесс представляет себе Ронана и Мэри — вместе, среди морского простора. И улыбается.
Завтра эта картина уже не покажется ей такой радостной, и Агнесс заплачет, проплакав и послезавтра, и всю неделю, и неизвестно, когда сможет остановиться. Потому что жемчуг — к слезам.
Но когда слезы высохнут, рядом будет Джеймс, ее рыцарь-эльф. Наверное, она отважится положить голову ему на плечо.
