— Спасибо на добром слове! Мало мы французов под Ватерлоо били, чтоб теперича ихние песни поганые звучали в английском доме. Нет, балладу хочу! — заартачился старик и, сально подмигнув, сам затянул песню про какого-то парня, который попросил девицу напоить его коня в ее колодце. Но чем больше конь пил, тем слабее становился, а как напился вдоволь, так и вовсе голову повесил.
— Как тебе, а, дочка?
Агнесс заметила, что у коня должна быть очень длинная шея, чтобы дотянуться до самого дна колодца. Это получается уже не конь, а жирафа.
— Длинная? — расхохотался старик, изрыгнув облачко прокисшего пива. — Вот уж верно так верно!
Пообещав, что к следующей встрече пополнит свой репертуар, Агнесс выскочила во двор. Там она обогнула бескрайнюю лужу с белесыми островками поросят и поспешила к остальным беднякам. К счастью, они оказались куда покладистее Хэмиша. А бедная миссис Крэбтри так разволновалась при упоминании обряда, что долго не отпускала Агнесс и все расспрашивала, не слыхала ли барышня о каких-то конкретных планах фейри. Вдруг они чего задумали. Агнесс даже посочувствовала дядюшке — это ж надо, наставлять такую суеверную паству!
К полудню ее корзина полегчала, и настала пора возвращаться домой… точнее, в пасторат. Слово «домой» было слишком щедрым эпитетом для места, где обитал злой мистер Линден. Но за рекой темнел лес, а она уже забыла, когда в последний раз гуляла в лесу. Или вообще гуляла. Не вышагивала по дорожкам парка, спрягая вслух французские глаголы, а просто шла или того лучше — бродила. Без направления, без цели, не боясь опоздать.
Пробежавшись по шаткому мостику, она нырнула в зеленую прохладу, сырую, пропитанную запахами черники и прелых листьев. Все здесь звенело и трепетало, и даже поросшая упругим мхом земля казалась боком огромного спящего зверя, который ворочался, когда его щекотала кромка ее платья. Скользя по мху, Агнесс подобралась к речке и зачерпнула воды, но ойкнула от неожиданности, а потом рассмеялась — из-под ее пальцев метнулся тритон и застыл у другого берега, покачиваясь в легком течении. Вот бы остаться здесь насовсем! Вот бы закричать и упасть навзничь в заросли папоротника, но обладательнице двух платьев не позволительна такая роскошь — попробуй потом сведи пятна от травы. Нет, придется ей брести в дом со стылыми стенами, где живет священник с инеем на сердце. Но еще хотя бы пять минут!
Справедливо полагая, что язык леди все равно никто не увидит, Агнесс принялась за чернику, и каждая ягода взрывалась во рту, как частица полуночи. За черникой пришла пора папоротников, из которых выйдет отличный гербарий. Пять минут плавно перетекли в полчаса, а затем и в полтора. Старик Время все тряс песочные часы, предвкушая, какой разнос устроит мистер Линден своей запозднившейся племяннице. Ей бы и вправду пришлось несладко, если бы, в который раз нагнувшись за ягодой, она не почувствовала. Точнее, не Почувствовала. Большие пальцы у нее не зачесались — в конце концов, ведьмой Агнесс не была, — но майские жуки как будто гудели тише, крик кукушки оборвался на полуноте, струйки света, стекавшие с дубовых листьев, истончились…
…Агнесс выпрямилась и развернулась прыжком…
Еще одна промашка! Случись такое в третий раз, и правы окажутся те, кто считает что способности медиума притупляются с возрастом.
Опять человек!
Сначала она увидела паутину, усеянную капельками росы, но за провисшими нитями, вдалеке, Агнесс разглядела давешнего обидчика.
При свете дня он казался менее грозным и даже как будто симпатичным, — чуть ниже ростом, чем мистер Линден, зато более мускулистый, — но смуглая кожа и чересчур широкие скулы намекали на некую дикость. Точнее, неодомашненность. Снять бы с него зеленую камвольную куртку и льняную рубаху, вымазать грудь синей краской из вайды — получился бы настоящий кельт.
Парнишка буравил ее тяжелым взглядом. Для враждебности у него имелись все основания — с пояса свисала обмякшая тушка зайца и пара куропаток. Глупо рассчитывать, что браконьер станет с тобой раскланиваться.
И преступник, по-видимому, прочел ее мысли.
— Ну, чего уставилась? В одиночку меня все равно не скрутишь, — то ли ухмыльнулся, то ли оскалился он. — Давай, беги за подмогой.
— Я никому не скажу, — пропищала Агнесс те самые слова, которые, как правило, становятся последними при встрече с настоящим преступником.
— А мне плевать, разболтаешь ты или нет. Все равно я прав.
— Между прочим, браконьерство не лучше воровства.
— Угу, как же! Тут столько дичи, ни один лорд в одиночку не слопает.
Робин Гуд тоже промышлял браконьерством, рассудила мисс Тревельян. И ему не нужно было кормить больную мать…
— Знаешь, а ведь это, наверное, наш лес. Вернее, моих родственников, но я тоже имею к нему какое-то отношение. И я… я разрешаю тебе здесь охотиться, — милостиво предложила она. — Можешь унести домой эту дичь.
Оскал юноши не исчез, но стал каким-то смущенным.
— Ну… тогда спасибо. Нет, правда! Иначе б мы с голоду околели, не святым же духом питаться.
— Между прочим, когда пророк Илия бродил в пустыне, — припомнила Агнесс цитату из брошюрки, — вороны приносили ему хлеб и мясо поутру, и хлеб и мясо по вечеру…
— … а соседи еще долго удивлялись, куда сэндвичи пропадают.
Представив озабоченные лица крестьян, не досчитавшихся хлеба и мяса, Агнесс не выдержала и прыснула.
И тут же боязливо оглянулась, ожидая, что за спиной возникнет черно-белая фигура и обрушит на нее кару за зубоскальство. Но дядюшки рядом не было. А юноша подошел поближе. Двигался он неуклюже, то ли от смущения, то ли из-за подростковой угловатости, ведь на вид он казался сверстником Агнесс. Не укрылось от нее и то, что в толстых кожаных перчатках ему трудно сгибать пальцы.
Зачем ему вообще перчатки? На джентльмена все равно не тянет.
— Я Роберт, но ты зови меня Ронан, — представился юноша. — Меня так матушка называет, потому что я родился первого июня, в день Святого Ронана Ирландского.
— Впервые про него слышу. А чем же он знаменит?
— В основном тем, что превращался в волка и кусал девиц.
— Сомневаюсь, что это правда, — дипломатично заметила Агнесс.
— Именно так было написано в обвинительных документах. Потом, конечно, выяснилось, что его оклеветала крестьянка, которая сама же и уморила свою дочь, — хмыкнул Ронан. — Меня всегда это бесило.
— Что крестьянка уморила дочь?
— Да нет, что мой покровитель ни в кого не оборачивался. А мне бы хотелось. Стать волком и загрызть… кого-нибудь.
Заметив, что он опять насупился, девушка поспешно заговорила:
— Я Агнесс, но мне больше нравится «Нест». Так звали одну валлийскую принцессу.
— Точно, я про нее читал! — просиял Ронан. — Она прославилась своей красотой…
