— Неужели это так страшно?
— Еще как. Нам, мужчинам, пожалуй, даже приятно, а вот женщинам… — он тяжко вздохнул. — Помню, мне было года три, и такая гроза разыгралась, что я проснулся и побежал к ней в спальню. А у нее был он. То есть, дверь-то я не открывал, просто слышал, что он там и как скрипит кровать. И как стонет матушка.
Нест снова порозовела.
— Знаешь, Ронан, люди могут стонать от наслаждения…
— Она стонала «Хватит».
Он сам не понял, как его голова очутилась у Нест на коленях, но запомнил, как она обняла его и, укачивая, как маленького, все повторяла «Но ты же не такой, как он. Ты не такой, не такой».
4.
В Мелфорд-холл Агнесс отправилась сразу из пещеры, не считая нужным отмечаться в пасторате, оставшемся без хозяина. Полдороги она проехала, примостившись на краешке обоза, груженого картошкой, но соскочила, когда мысли о том, что грязные клубни запачкают ей платье, стали совсем уже нестерпимыми. Возница и шагавший рядом напарник вздохнули с облегчением и отказались от пенни: присутствие одинокой барышни их тяготило, с ней не пошутишь, не побалагуришь, да и свои разговоры приходится тщательно процеживать, а то как бы не затесалось крепкое словцо.
Подобрав юбки, Агнесс побежала через поле, и трава, мокрая после дождя, скользила под ногами, но поднимавшийся от нее свежий запах, зеленый и густой, веселил душу и придавал сил. Холмы вдалеке были подернуты дымкой и казались плоскими, как будто наспех нарисованными на фоне серого небосклона: вытяни руку — и коснешься шершавых мазков. Но как только небо прояснилось, проступили краски, появились темные пятна рощиц и крапинки овец, за зубчатой лентой парка показались башенки на крыше Мелфорд-холла. Не без опасений, Агнесс прошла мимо черных косматых овец, подивившись их тройным рогам — чего только не увидишь на севере.
Поле от парка отделял ров, незаметный со стороны усадьбы, но непреодолимый для домашней скотины, которой нечего было делать среди роз и рододендронов. Соскользнув пару раз и запачкав платье на коленях, Агнесс перебралась через ров и прошлась по аллее, где вязы настолько заросли мхом, что их стволы были зеленее крон.
На мраморных ступенях усадьбы она замерла в нерешительности.
Что, прямо так и постучать? Как в обычный дом? Наверное, прислуга привыкла к скрипу колес по гравию, а гости, прибывшие без кареты, здесь внове.
Но дверь открылась, причем открыла ее горничная, а не лакей — мужской прислуги, за исключением садовника и кучера, здесь не держали. Миледи отдыхает в оранжерее, сообщила Агнесс уж знакомая горничная — одна из тех, что приносили воду для ее ванны. Вспомнив об этом обстоятельстве, Агнесс устыдилась. Ее так радушно принимали в Мелфорд-холле, но, зачастив в пещеру, она позабыла нанести Лавинии еще один визит или хотя бы отослать открытку с благодарностями. Одна надежда, что блистательная леди Мелфорд позабыла про свою незаметную протеже. Но если позабыла, то согласится ли выполнить ее просьбу?
Понурившись, Агнесс поплелась к оранжерее, огромной застекленной клетке с покатой крышей. Сквозь запотевшее стекло виднелись силуэты экзотических растений. Когда Агнесс робко приоткрыла дверь, от их насыщенного и непривычного аромата закружилась голова. Ее окружили цветы с яркими острыми лепестками, похожие на клювы птиц, раскрытые в крике. Пальмы упирались резными листьями в потолок, апельсиновые деревья гнулись под тяжестью плодов, таких спелых, что едва не лопались от сладости, в колючей траве притаились ананасы, и среди всего этого великолепия терялась дорожка к фонтану. А у фонтана…
— Лавиния, поберегитесь! — завопила Агнесс, и леди Мелфорд, вздрогнув, обернулась и в ошеломлении посмотрела на нее.
Тень, еще мгновение назад тянувшая к Лавинии руки, медленно отступала вглубь оранжереи.
— Агнесс? Во-первых, добрый день. А во-вторых, я рада, что ты так полна бодрости, что приветствуешь меня криками.
— Мне показалось, будто вы сейчас упадете в фонтан, — сказала Агнесс, несмело подходя поближе.
— Я всего лишь хотела сорвать лотос.
В центре фонтана возвышалась фигура нимфы с кувшином. Из кувшина лились струи, волнуя водную гладь и заставляя лотосы беспокойно подрагивать. Статуя выглядела очень древней, как будто тысячу лет пролежала в земле и предпочла бы пролежать еще столько же. Разъеденные временем губы печально поджаты, на мраморной спине проступили темные прожилки-рубцы.
— Люблю эти цветы, — проговорила миледи. — Греки верили, что плоды лотоса затуманивают разум и даруют забвение тем, кто их отведает. Забавная идея, не правда ли?
— А вы когда-нибудь пробовали?
— Зачем? Избавиться от воспоминаний — все равно, что обокрасть себя. Порою воспоминания это все, что у нас есть, и на вкус они слаще любого плода. Поэтому я предпочитаю цветы. Нравятся тебе?
— Очень, — вежливо восхитилась Агнесс. — Никогда не видела алых кувшинок, все больше белые.
— Сначала они и были белые. Но после смерти барона мне пришла мысль заменить их индийскими лотосами… Ты знаешь, что барон скончался в оранжерее? Эта статуя была жемчужиной его коллекции, он часами любовался на нее, и прямо перед ней его хватил удар. В падении он ударился головой о край бассейна — вот здесь осталась трещина — и раскроил череп, а кровь… Прости, если я напугала тебя, моя дорогая. В любом случае, алые лилии лучше контрастируют с белизной мрамора, — невозмутимо закончила леди Мелфорд.
— Вы не напугали меня, Лавиния, — выдавила девушка.
— Неужели? — леди Мелфорд посмотрела на нее испытующе. — В таком случае, твоя очередь просить прощения. Я обижена на тебя, дорогая Агнесс. Неужели я так плохо принимала тебя, что ты забыла ко мне дорогу? Быть может, кто-то из моих служанок был невнимателен к тебе и не исполнил какое-то пожелание, которое ты, девочка робкая, постеснялась повторить?
— Нет, Лавиния, все не так. Я превосходно отдохнула в Мелфорд-холле.
— Если же это я так оскорбила тебя, что ты избегаешь со мной встречи, только скажи, и я постараюсь загладить свою вину.
Агнесс молча взяла ее руку и поднесла к губам, радуясь, что льдинки в глазах Лавинии растаяли. Наградой ей стала благосклонная улыбка леди — непосредственность Агнесс ее умилила.
Детская непосредственность.
— В чем же причина твоего отсутствия? Поведай мне, Агнесс. Ну же? Дело в твоем дяде, я угадала? Мистер Линден строг с тобой? Он тобой помыкает? Он придумывает для тебя жестокие и причудливые наказания? — выведывала Лавиния с таким жадным интересом, с каким расспрашивают о приключениях в сердце Африки или о чем-то столь же захватывающем, но точно не о житье в йоркширском пасторате.
Агнесс вспомнила, какие отношения связывали мистера Линдена и Лавинию (самое меньше дружба, и оттуда по нарастающей), и ничего не отвечала.
— Расскажи мне о нем подробнее… чтобы я могла тебе посочувствовать, — спохватилась леди Мелфорд, замечая ее смущение.
