Увы, похороны мистера Тревельяна оказались неудовлетворительными.
Сама она, конечно, сделала все, что могла. Черный гроб, уже заколоченный, покоился на столе в гостиной. В дверях переминался с ноги на ногу немой плакальщик. В его обязанности входило навевать уныние на прохожих, дабы вся община могла разделить чужую скорбь. Надо отдать ему должное — долговязый парнишка скорчил такую горестную мину, словно на его глазах только что вырезали всю его семью. Профессионал, что тут скажешь. У самых окон, на немощеной улице, поскрипывал катафалк — тележка о двух колесах и с продолговатым ящиком, в который засовывают гроб. Лошадка фыркала, когда глаза ей щекотал обвислый плюмаж из черных, но уже изрядно полинявших страусиных перьев.
Иными словами, протокол был соблюден. Но где же гости?
Как выяснилось, сельчане не сочли похороны чужака достаточным поводом, чтобы отложить свои пятничные дела. Печально вздыхая, миссис Стоунфейс взирала на пристенный столик, где стояло блюдо с поминальными бисквитами. Каждый гость должен был съесть бисквит, чтобы покойнику простился один грех. Похоже, они со служанкой Пегги еще долго будут грызть сие угощение, кстати, малопитательное.
Не разобранными остались и памятные подарки — черные шелковые шарфы для мужчин и перчатки для дам. Шарфы уж точно не пропадут, их можно пустить на блузу, но что делать с горой дешевых перчаток? Как бы не скукожились до следующих похорон!
То и дело миссис Стоунфейс посылала Агнесс ядовитые взгляды, словно та нарочно распугала всех гостей. Заметим, хозяйка была не так уж далека от истины. Сейчас Агнесс походила скорее на гоблина, чем на девочку десяти лет. Миссис Стоунфейс сочла ее рыжеватые кудри слишком фривольными и стянула их в такой тугой пучок на затылке, что глаза Агнесс, обычно круглые, как шестипенсовики, приобрели миндалевидный разрез. Маленький носик распух и хлюпал, а бледно-розовые губки слились с покрасневшим лицом. Каждый раз, когда в ее сторону летело очередное «Да веди же себя прилично!», Агнесс вжималась в спинку оттоманки и старалась дышать пореже. Она трепетала перед этой матроной в черном шелковом платье. Пугало ее и ожерелье хозяйки, сплетенное из волос разного оттенка. Хорошо, если она мертвецов обстригла, те все равно не хватятся. А ну как это волосы непослушных детей?
Но вот девочка встрепенулась — мимо немого плакальщика протиснулась миссис Брамли, жена молочника. Ее простое лицо было усыпано веснушками, крупными и бледными, а от рук пахло кислым молоком. Траурного платья у молочницы не водилось, но в знак уважения к покойному она закуталась в самый дорогой предмет своего гардероба — черную шаль из шетландского кружева.
Оглядевшись, женщина поскучнела.
— Какие… богатые похороны, — промямлила она.
— Я очень рада, что хоть кто-то заметил! — фыркнула миссис Стоунфейс, подобно оперной певице, которая рассчитывала на корзины цветов, а получила одну жалкую гвоздику.
— Мы с соседями собирали деньги… почти пять фунтов…
— Я могу отчитаться за каждый пенни.
— Так мы же для девочки.
— Поверьте, миссис Брамли, уберечь ее отца от скальпеля — вот самое лучшее, что вы могли сделать для Агнесс.
— Так-то оно так… А с девчушкой что?
— Вы про траур? Агнесс, оставь свои ужимки и поди к нам! — когда девочка подбежала, миссис Стоунфейс покрутила ее туда-сюда. — На новое платье денег не хватило, зато я отнесла ее старое ситцевое красильщику. Вот, поглядите, миссис Брамли. С виду точь-в-точь как бомбазин! Да вы пощупайте, пальцами помните — каков материал!
— Добротный, — смиренно промолвила молочница, которая тоже побаивалась деятельной вдовы.
Не в укор ей будет сказано, миссис Стоунфейс покривила душой. Платье прокрасилось неравномерно, с рыжими разводами, да вдобавок еще и село. Стоило ее мучительнице отвернуться, как девочка совала палец под воротничок и торопливо чесалась. Умом она понимала, что ей положено оплакивать отца, а не хныкать из-за платья, каким бы уродливым и тесным оно ни было. Но как же трудно скорбеть, когда зудит шея!
— Девчушку-то куда теперь, а? — не унималась миссис Брамли. — Неужто на хлопкопрядильную фабрику? Она и недели там не выдюжит.
— Ну что вы, миссис Брамли! Мистер Ладдл подыскал для нее отличную школу.
— Для бедных, небось?
— Уж не для титулованных особ, — развела руками миссис Стоунфейс.
Женщины были так поглощены обсуждением ее будущего, что не заметили исчезновение самой Агнесс. Она подкралась к двери, но на улицу выйти не смогла — немой плакальщик загородил проход.
— Меня увозят в работный дом, — сообщила ему девочка.
Паренек заупокойно молчал, не иначе как в знак согласия. Это Агнесс приободрило.
— Но я не хочу повиснуть на шее у прихода! — ввернула она фразу, которая звучала лейтмотивом в разговорах взрослых. — Я делаю бумажные цветы, и рисую акварелью, и вырезаю открытки, премилые! Обществу от меня будет столько пользы!
Парнишка зажмурился.
— А они хотят запереть меня в работном доме, и чтобы я там пеньку щипала. Но я им не дамся. Убегу прямо с кладбища. Только куда мне потом? Как думаешь?
— Я немой плакальщик, понимаете, мисс? Немой. Не велено мне болтать, не то хозяин выдерет, — просипел парнишка, озираясь затравленно.
— Ага. Понимаю. Извини.
Агнесс давно уже решила, что уйдет. Дело оставалось за малым — разработать план побега. Она присмотрелась к окну, прикидывая, как спрыгнуть с подоконника, не разбив горшки с геранью, как вдруг до ее ушей донесся обрывок разговора.
— Надо бы нам поспешать, миссис Стоунфейс. А то ведь сами знаете, у МакНабов тоже похороны. Нехорошо будет, коли они нас обгонят.
— Не волнуйтесь, миссис Брамли, не обгонят они нас. Они, почитай, уже третий день как поминки справляют. Едят, аж за ушами трещит, виски хлещут, а потом в картишки играют, а гроб им вместо стола. Такой у шотландцев обычай! До чего же неотесанный народ. Нет, мы первыми поспеем, — промолвила миссис Стоунфейс, но в глазах ее разгорался тревожный азарт.
— Миссис Брамли, мэм? Почему надо первыми на кладбище поспеть?
Недоуменно оглядев Агнесс, женщины пожали плечами. Девочка не из этих краев. Что с нее взять?
— Экий ты несмышленыш. По нашим поверьям, дух последнего покойника остается сторожить кладбище. Прямо до следующих похорон и остается. А потом его новый дух сменит, и так до Страшного суда.
— Но так же не бывает! Чтобы появился призрак, смерть должна быть очень дурная, это я точно знаю!
Миссис Стоунфейс многозначительно покосилась на гроб, от которого тянулся запашок джина, и всем своим видом дала понять, что доброй такую смерть тоже не назовешь.
— В других краях не бывает, а у нас бывает, — отрезала она, упреждая дальнейшие расспросы.
— Вот мы и не хотим, чтобы твой папаша так маялся, — вторила молочница. — Не хотим же, а, миссис Стоунфейс? Давайте, что ли, поторопимся!
