— Вы оба могли бы получить удовольствие… если бы я рассказал тебе, как.
Агнесс захлопала ресницами.
— Когда девочка только начинает познавать свое тело, ей нужен опытный и терпеливый наставник, под чьим руководством она расцветет.
Его пальцы, шишковатые от подагры, заскользили по ее щеке.
— Милорд, я была бы прилежной ученицей. Но… — девушка потупилась.
— Что такое? Ты ведь еще придешь? — обеспокоился призрак, глядя, как она закручивает в жгут подол платья, приоткрывая льняные чулки.
— Нет, милорд, я не смогу…
— Отчего же? — в его голосе зазвенел металл. — Моя вдова привечает тебя, ты можешь приходить, когда пожелаешь.
— Дело в том, что я…
Сочинять пришлось на ходу.
— Я пришла с ней попрощаться. Мой опекун…
— У тебе еще и опекун есть?
— Да. И он… завтра он увозит меня в Италию, дабы закончить мое образование и культивировать мой ум. Мы навестим Рим, Флоренцию и… и прочие итальянские города, — промямлила Агнесс, кляня себя за то, что читала романы под партой на уроках географии. — Лучшие учителя будут обучать меня пению, танцу и живописи.
На его пути выставили шипы огромные кактусы в мелких желтых цветах, но призрак прошел сквозь них и ударил кулаками о запотевшие стены. Стекло задребезжало.
— О, Италия! Обладай я хоть чем-нибудь, я отдал бы все это за возможность вновь узреть твои берега!
— Мне очень жаль, милорд, — посочувствовала ему Агнесс. — А мой дядюшка вряд ли научит меня блудодейству. Он, видите ли, священник.
— О да! Захватить с собой в путешествие розанчик, чтобы в пути обрывать его нежные лепестки, сохраняя благопристойный вид — как это в духе святош! Твой опекун настоящий ловкач, моя Кассандра. Лепесток за лепестком, лепесток за лепестком…
Прикрыв глаза, барон прочитал:
О роза, ты больна!
Во мраке ночи бурной
Разведал червь тайник
Любви твоей пурпурной.
И он туда проник,
Незримый, ненасытный,
И жизнь твою сгубил
Своей любовью скрытной.
[4]
— Любой бы захотел стать тем червем, девочка, — заключил он. — Но ты могла бы удивить своего попечителя, когда он в первый раз захочет с тобой поиграть… Я мог бы научить тебя всему еще до того, как этот чопорный педант договорится со своей совестью и навестит твою спаленку.
Рука Агнесс уже скользила к карману, но вовремя остановилась. Рано еще. Для успешного экзорцизма потребна недюжинная выдержка, тут есть чему поучиться у дяди.
— Ах, милорд, это было бы чудесно! Но как же…
— Я мог бы поехать с тобой, если бы ты меня позвала. Как я скучаю в этих стенах, ни один другой дух от начала времен не томился поболее меня! Никто здесь не способен меня увидеть, включая миледи, а от моих касаний служанки взвизгивают и жалуются на сквозняк. Глупые наседки! А миледи, конечно, постаралась набрать самых блеклых, самых заурядных девиц, лишь бы мне досадить! Чтобы прикоснуться к ним, нужно себя перебороть… Но в Италии, где смех дев журчит, как молодое вино, и сосцы их сочны и упруги…
— Хм, — напомнила Агнесс о себе.
— Позови меня с собой, Кассандра. Днем я буду прогуливаться с тобой по залам виллы Боргезе, а по вечерам… я стану тебе заботливым наставником. Я научу тебя такому, отчего темный, пропахший ладаном умишко твоего опекуна разорвет на части.
— Не знаю, милорд, вдруг это дурно.
— Не строй из себя невинность! — рявкнул дух. — Тебе самой этого хочется. Да все вы такие: сначала слезки, и трепет, и «ах, сэр, что вы делаете», а потом такие фортели выкидываете, что смутилась бы жрица Гекаты.
А когда он так встряхнул ее за плечи, что у нее зубы клацнули, Агнесс поняла, что все-таки переусердствовала с боязливостью. Не интересничать нужно было, а соглашаться с ним во всем, пока не разбушевался. Теперь уже и притворствовать не нужно, хотя послабления в правилах игры Агнесс не обрадовали.
Но призрак, заметив ее ужас, теперь неподдельный, заговорил ласковее.
— Ну же, позови меня с собой.
От его прикосновения сосуды превратились в хрупкие острые сосульки, того и гляди, лопнут и брызнут ледяным крошевом. Превозмогая боль, Агнесс достала из кармана бутылочку из-под духов и посмотрела на нее с сомнением.
— Сюда вы поместитесь?
— Да уж постараюсь. Мы, духи, лишены материального тела. Мы можем поместиться, куда угодно. Особенно в такое… узкое отверстие.
— Тогда попробуем… ой, нет, милорд, не надо, мне страшно!
И в тот же миг призрак затек в бутылку — для него не было лучшего приглашения.
Пока он не успел передумать, Агнесс с размаху вбила в горлышко пробку и постучала по ней несколько раз — для верности и просто со зла.
— Сиди здесь до скончания дней, гнусный и грязный старикашка, — поднеся бутылочку к губам, отчеканила она, и услышала его приглушенный, но от того не менее возмущенный крик.
Но ему сразу вторил другой:
— Агнесс, что ты здесь делаешь?
2.
Несмотря на жару, от которой на фруктах выступала сладкая роса, леди Мелфорд захватила в оранжерею кашемировую шаль, золотисто-розовую, как первые лучи зари.
Агнесс едва не выкрикнула, что отныне сквозняки уже не потревожат Лавинию — ни здесь, ни дома. Но смолчала. В тот миг она дала себе клятву никому не рассказывать о том, что только что произошло между ней и бароном. Тогда, хотя бы, есть шанс забыть разговор, от которого у Агнесс до сих пор мурашки бегали. И если бы на нее положили дверь, как в старину на тех, кто отказывался давать показания, и накладывали бы сверху камни, даже тогда раздавался бы только хруст костей.
Ни одной душе, ни живой, ни мертвой. Даже Ронану не расскажет.
— Почему ты прокралась сюда, не позвав меня? Что-то случилось?
Оранжерея. Цветы. Много цветов. И Агнесс сказала первое, что пришло в голову:
— Я пришла попросить у вас цветы, чтобы украсить церковь ко дню Иоанна Крестителя.
— Что?
— Хочу, чтобы алтарь утопал в цветах.
— Мистер Линден дал тебе это поручение?
— Нет, я сама решила, что так будет красивее. Цветы, они же… весьма приятны. В такой обстановке прихожанам легче будет славить Господа, — брякнула Агнесс, уже не зная, что бы такое соврать. Беседа с бароном истощила ее воображение.
«Спасибо, мистер Линден. Лгать, играть в игры и цитировать из Библии — всему этому я научилась от вас» — мстительно подумала Агнесс. «И еще изгонять призраков не добром, а насилием. Вот за это действительно спасибо».
