— Кто бы мог подумать, что тебя настолько заботят приходские дела. Неужели тебе больше нечем заняться?
— Отчего же, есть, но они мне совсем не в тягость. Переписывать проповеди мне даже нравится. И наалтарный покров неплохо получается…
— Не в тягость? Я правильно поняла, что ты хлопочешь в церкви без принуждения?
— Просто хочу отплатить мистеру Линдену за его благодеяния.
— Неужели? И какие же еще за ним водятся благодеяния, если за них ты расплачиваешься столь тяжким и безрадостным трудом?
— Он купил мне платье.
— Наверное, оно бесформенное и перелицованное раз десять, а на подоле виднеется штамп работного дома? Рубище, чтобы смирять твою плоть?
— Сначала он и правда пытался смирить мою плоть, но потом купил мне шелковый наряд, очень красивый. Наверное, мою плоть трудно смирить. Я неисправима.
— Или просто не нуждаешься в исправлении, — сказала миледи с непонятной печалью. — Это все? Или есть другой повод для благодарности?
— Он возит меня в церковь на карете. Но это, вообще-то, в порядке вещей, раз я уже выезжаю…
— Ты выезжаешь?
— Ну да.
— Тебе еще рано. О чем он только думает, объявляя тебя невестой перед все светом..!
— Лавиния, в декабре мне исполнится восемнадцать, — напомнила ей девушка.
— Не торопись замуж, моя дорогая Агнесс. После свадьбы тебе, верно, нелегко будет покинуть своего благодетеля, который осыпает тебя дарами.
Агнесс опять вспомнились слова Милли, и они показались ей добрым пророчеством. Вот бы дядюшка пустил их с Ронаном жить в пасторат, это было бы так прекрасно! Если потребуется, она готова никогда больше не напоминать ему про ту ночь, тем более что пользу из нее Агнесс все равно уже извлекла.
— Возможно, после свадьбы мне не придется уезжать.
Лавиния ничего не ответила. Подняв на нее глаза, Агнесс испугалась того, как побледнело и окаменело лицо леди Мелфорд. Агнесс невольно вспомнилась одна из статуй в большой гостиной Мелфорда: единственная выбивавшаяся из компании нимф и вакханок — трагическая Ниобея, потерявшая из-за гнева богов всех своих детей и весь смысл своей жизни, смотрела перед собой безумным взором, в котором смешались отчаяние, опустошение и ненависть. Агнесс особенно злилась, когда призрак сэра Генри гладил грудь этой трагической статуи. Это казалось кощунством. Пусть Ниобея и была почти обнажена и растрепана, но в ее обнаженности не было ничего чувственного, это было лишь еще одним символом безмерности ее горя, безразличия ко всему внешнему.
Да что случилось-то? Лавиния рассердилась… Но на что? На что? Что такого сказала Агнесс?
— Лавиния, не сердитесь на меня! Я бываю так упряма и люблю поспорить, даже с теми, кто желает мне только блага. Пожалуйста, не смотрите так! Что мне сделать, чтобы стать лучше? — залепетала Агнесс.
— Помолчи, Агнесс. Твои оправдания хуже любых оскорблений, — прошептала Лавиния.
— Скажите, хотя бы, чем я вас огорчила, — взмолилась Агнесс, — чтобы в будущем я не допустила такую же бестактность.
— В будущем? — Лавини прозвучал так жутко, что у Агнесс сердце ушло в пятки. Будто похоронный колокол прозвонил, сообщая: будущего нет…
— Но мы ведь останемся подругами? Лавиния? — умоляла Агнесс.
Лавиния молчала.
— Позвольте мне, хотя бы, отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали. Вы так помогли Милли.
— Не напоминай мне о ней. Нет ничего омерзительнее посредственности. Если бы все грехи были настолько пресными, Страшный суд показался бы скучнее канцелярского.
Леди Мелфорд поморщилась и продолжила ее отчитывать:
— А если уж ты вспомнила о дружбе, Агнесс, то едва ли наши отношения можно так назвать. Настоящие подруги не приходят лишь тогда, когда им что-то от тебя нужно. Они заходят просто так. Поболтать. Подурачиться. Поиграть вместе в крикет. Поделиться секретами…
— Я могу поделиться с вами секретом!
— Каким?
Агнесс нащупала в кармане бутылочку. Она подрагивала, потому кто-то колотил в нее изнутри. Нет! Лавиния провела с бароном несколько лет, и что это были за годы, даже страшно вообразить. Напомнить ей о них было бы непростительной жестокостью.
Но что тогда?
— У меня есть друг, и он живет в пещере, — сказала Агнесс, не придумав ничего лучшего.
Лавиния была сбита с толку.
— Прячется там вместе со своей матушкой, — пояснила Агнесс. — Он добрый, и смелый, и… и это он тогда толкнул меня на постоялом дворе.
— Не вижу в его поступке ничего смелого. Даже отдаленно.
— Ничего, зато потом мы с ним объяснились и стали друзьями. Он даже спас мне жизнь, вытащив меня из воды. Лавиния, он такой… такой… я не нахожу слов, чтобы объяснить. Он очень хороший. И его матушка тоже, хотя она слегка не в себе. Я навещаю их несколько раз в неделю, сразу как закончу разносить еду беднякам. Вот и весь секрет.
— Не весь.
Вместо того, чтобы зардеться от смущения, Агнесс просияла.
— Если они оба настолько добры и полны достоинств, как ты рассказываешь, зачем им ютиться в пещере, подобно бродягам? В пещерах стыло и полным-полно летучих мышей.
— Нет, их пещера совсем сухая и даже уютная. Раньше там прятали товары браконьеры, после них осталось много овчины и холста. Можно укутаться, если станет зябко.
— А вода? За водой нужно ходить за тридевять земель?
— И тут им повезло — река под боком. Ронан выбрал отличное место…
— Ронан?
— Так его зовут.
— Как бы то ни было, пещера не кажется мне подходящим приютом, — заметила миледи. — Пригласи Ронана и его матушку погостить в Мелфорд-холл. Я постараюсь разместить их с комфортом.
— Я приглашу! Только Ронан все равно не согласится, — заранее огорчилась Агнесс. — Он боится, что их выследит его отец, который как раз остановился в Линден-эбби. Понимаете, его отец довел до безумия его мать, тиранил ее и даже бил, но ведь на суде это не имеет никакого значения. Или имеет?
— Нет, не имеет. Их все равно не разведут.
— Ну так вот, как только он доберется до них, то запрет жену в лечебнице, и вряд ли в самой гуманной. А Ронана отправит служить во флот и уж наверняка распорядится, чтобы его каждый день угощали плетью-девятихвосткой.
— Почему же они рассиживаются в той пещере? Пусть бегут дальше!
— Они не могут. Матушке Ронана хуже день ото дня, она кричит и рвет на себе одежду, — понизила голос Агнесс. — С ней невозможно путешествовать, ее сразу же опознают. Хотя Ронан, наверное, нашел бы способ, но теперь…
— Он не уходит из-за тебя.
— Да.
