Но вытаращилась Тимара на сам берег. Почва поднималась. Не только деревья возвышались над ними. Вздымалась сама земля, чего Тимара никогда еще не видела. Она слышала о холмах и даже горах и, ей казалось, представляла, на что они похожи. Но идея вздыбленной земли, уходящей все выше и выше, попросту не укладывалась в голове.
— Сухая земля! — выдохнула рядом с ней Элис. — Сегодня мы встанем лагерем на берегу. И разведем костер! И прогуляемся, не увязая в грязи! Ох, Тимара, видела ли ты когда-нибудь такую красоту?
— Я никогда не видела ничего более странного, — с трепетом прошептала она.
Дикий пронзительный крик заставил вздрогнуть всех, кто был на борту. Тимара посмотрела вверх. Широко раскинутые крылья Хеби вырисовывались на фоне голубого просвета между тучами. Она продолжала снижаться к баркасу.
— Сюда! Сюда! — донесся до них далекий голос Рапскаля.
— Никогда не видела ничего прекраснее, — прошептала Тимара.
— Мы почти там. Мы почти дома, — откликнулась Элис, обняв девушку.
И в ее словах никому не померещилось ничего странного.
В тот день Рапскаль с Хеби пролетали над ними не меньше шести раз, подбадривая их и донимая криками: «Уже недалеко! Как жаль, что вы не можете летать!» — и прочими не менее полезными сведениями.
Чем дальше, тем суше становилась почва по обоим берегам. Камыши постепенно сменились папоротниками и травой, затем топкими лугами, а там и низкими, поросшими травой холмами, которые тянулись до самых отдаленных лесистых предгорий. Река сделалась шире и сильнее, питаясь притоками и ручьями, сбегавшими с окрестных возвышенностей. Молодые уроженцы Дождевых чащоб с изумлением рассматривали бескрайние просторы и холмы вдалеке, о которых они лишь слышали из старинных сказок, но никогда не видели своими глазами. Они восторженно ахали при виде скалистых утесов на горизонте и песчаных берегов, усеянных валунами. Совсем иной лес подступал теперь к воде, состоящий из невысоких лиственных деревьев с редкими вкраплениями хвойных. Следующим солнечным утром на горизонте встала гряда зубчатых гор. А к середине того же дня путники достигли окраин Кельсингры.
Лефтрин направил «Смоляного» к песчаному берегу. Измученный путешествием баркас наполовину выбрался из воды и лег. Драконы тоже выходили из реки, карабкались на берег и озирались так, словно не могли поверить своему счастью. Почти все сразу же отыскали себе нагретые солнцем места и улеглись отдыхать. Меркор не стал задерживаться, а сразу же полез на поросший травой склон. Сильве побежала следом, едва поспевая за своим драконом. Остальные хранители сходили с баркаса почти неохотно, неуверенно оглядывая совершенно чуждый им пейзаж. Поднявшийся на холм Меркор внезапно встал на дыбы и торжествующе протрубил. Драконы, оставшиеся на пляже внизу, подняли головы и устало ответили на его призыв. И Элис тоже смотрела, разрываясь между восторгом и страданием, на возвышающиеся развалины Кельсингры…
На другом берегу бурной реки.
— Я записываю для потомков. Как мы узнали из старых дневников и писем об основании Трехога, так и следующие поколения однажды узнают из моих записей, как была заново обретена Кельсингра. Найдена тобой и Хеби. Ты же хотел бы, чтобы твои потомки об этом узнали?
У Элис была ночь и часть следующего дня, чтобы оправиться от первого разочарования. Город был совсем близко. Лефтрин, как только сможет, найдет способ отвезти ее туда. Но пока что у него имелись другие дела, связанные с судном, командой и хранителями. И у нее тоже были обязанности. Элис пришлось едва ли не силой оттаскивать Рапскаля от товарищей, но она все-таки настояла на своем.
— Все надо записать, пока твои воспоминания еще свежи. Ведь часто нам только кажется, будто бы мы все прекрасно помним — или что нечто известное нам не забудется уже «никогда». Рапскаль, обещаю, я не задержу тебя надолго. Но те, кто придет за нами, будут вечно помнить о том, что ты совершил.
И теперь Элис ждала, а Рапскаль беспокойно ерзал и пытался привести в порядок мысли. Он переменился так сильно и в то же время так мало. Кожа его сделалась алой, с чешуей тонкой, словно у речной форели, а сам он, кажется, подрос. Он стал стройнее, мускулистее, и его совершенно не заботило то, что лохмотья, оставшиеся от одежды, едва прикрывают его наготу.
Рапскаль поднял голову, наблюдая за полетом Хеби. Драконица охотилась над холмами и скалами за рекой. Элис с тоской проследила за его взглядом. Все было на месте, в точности таким же, какое она видела на гобеленах, украшавших стены Зала торговцев. Солнечные лучи золотили камни план-башни и играли на куполах величественных зданий. Как ей хотелось попасть туда: пройтись по широким улицам, подняться по ступеням и увидеть те удивительные вещи, которые Старшие оставили им. Лефтрин уже дюжину раз объяснял ей, что течение у другого берега слишком сильное и быстрое. Здесь «Смоляной» пристал без затруднений. Но там стремительная река слишком глубока, и баркас не к чему даже привязать. Они видели останки причала, некогда выходившего в реку, но время изъело камни, а вода разметала. «Смоляной» не доверял надежности постройки, а Лефтрин не мог не принять во внимание тревогу судна. Он пообещал Элис, что как только будут восстановлены древние пристани Кельсингры, корабль сможет там надежно причалить. Но пока что она была обречена с тоской взирать на Кельсингру Старших с другого берега.
— Ну, по-моему, я уже все тебе рассказал.
Рапскаль снова вскочил с места. Теперь он смотрел на подножье холма, где прогуливались остальные хранители и исследовали каменные руины города. Сотни фундаментов были рассеяны по этому берегу. Несколько строений остались стоять, предоставляя им укрытие на ночь. Лефтрин поднялся на холм, нашел уцелевшую пастушью хижину и объявил, что она полностью им подходит. Элис охотно согласилась с капитаном. Первый раз за все время пути они смогли по-настоящему уединиться. Вечером Лефтрин развел огонь в древнем очаге и обнаружил, что тяга в трубе, когда он убрал из нее старое птичье гнездо, сделалась просто отличной. Золотистый свет залил единственную комнату домика. Они постелили себе на полу, перед огнем, и завесили одеялом проем отсутствующей двери. И Элис впервые в жизни по-настоящему ощутила себя хозяйкой крохотного дома. На следующее утро она перенесла сюда с баркаса журнал и заметки. И теперь сидела на каменном крыльце домика, озирая свои владения. Отсюда открывался прекрасный вид на излучину реки и корабль Лефтрина. И вся панорама старинной Кельсингры, чтобы дразнить ее и искушать.
Элис усилием воли заставила себя сосредоточиться на текущем занятии. На исцарапанной переносной конторке лежали последние четыре листа хорошей бумаги.
— На самом деле, ты ничего толком не рассказал мне, Рапскаль.
Он вздохнул, пожав узкими плечами. Улыбнулся Элис, и белые зубы странно сверкнули на лице, покрытом красной чешуей.
— Ладно. Вот как все было. Я разговаривал с Татсом, а он страшно на меня злился, потому что я сказал Тимаре, что не прочь бы сделать с ней то, чему меня научила Джерд… А почему ты не пишешь?
