— Психо анализ, — раздельно произнесла Разрезающая. — Интересное новое слово, под которым имеется очередная человеческая выдумка. Потом ты мне расскажешь подробно.
Алексей молча продолжал сидеть, глядя ей в глаза.
— Нет, — пожимая плечами, сказала она, — я просто тебе показала самую верхушку возможностей паука. Сколько я здесь? Три десятидневки. А сколько раз мы с тобой говорили? Два по пять фраз, не считая приветствий. Поговорила с тем, другим. Даже не надо Койот расспрашивать. Она-то как раз ничего и не скажет. Старик с тобой общался гораздо больше, и опыт имел громадный. Здесь нажать, тут подсказать вроде бы случайно, за это похвалить, а вон за то непременно обругать. Он тебя четко подвел к интересной мысли: год ученичества кончается, уйти свободно тебе не дадут, а дойти до людей вообще сомнительное дело. Что делать? А заставить с собой считаться.
Разрезающая пристально посмотрела на него.
— Что Койот с Черепахой давно знакомы, ты и без меня прекрасно знаешь. Про Черепашкины мысли, насчет остановившегося развития и желание отделиться, Койот знала. Старик не мог не знать, Черепаха и не скрывала ничего. Осталось только вас познакомить. И вот честно, он, конечно, делал, что считал нужным, и тобой манипулировал, но ничего плохого для тебя лично, для той же Черепахи, Койот и еще десятков не сделал. Вы сами этого хотели. А что иногда это тяжело и не всегда приятно принимать решения, которые касаются всех, а не только самого себя, — она развела руками, — увы. Тебя поставили перед выбором, и ты его сделал. Мог бы и не лезть на копье с диким криком. В конце концов, ты имел возможность на все и на всех плюнуть и уйти через проход. Не тогда, так потом. Не ушел — значит, есть у тебя понятие о чести, и с тобой можно иметь дело.
— Один человек, — грустно сообщил Алексей, — сказал: «Мы в ответе за тех, кого приручили». Клятва работает в две стороны. Мне клянутся подчиняться, я обещаю защиту. Я воспитывался не здесь, чтобы верить в клятвы без оглядки, но если уж начал дело, совершенно верно доведу его до конца. Мне есть о чем подумать, но возникает еще один интересный вопрос: а что именно тебе надо? Что-то мне не верится, что я так сильно тебе понравился.
— Хорошо, — усмехаясь, сказала она. И буквально процитировала его же слова, сказанные однажды: — «Я не буду заходить издали и интересоваться, какой урожай в огороде и не уменьшились ли стада диких копытных, проходящих мимо ваших рощ, чтобы соблюсти приличия». Я предлагаю тебе сделку. В Совете у меня нет решающего голоса, но со мной считаются. Если потребуется, я смогу затормозить любое невыгодное для Клана решение. Провалить — это выше моих возможностей, но втянуть в очередную свару, затянувшуюся на месяцы, никаких сложностей. Предупреждение о проблемах со стороны Совета ты получишь сразу. Тем более помощь практическая, лечение и обучение. Поверь, мне есть что дать. Любая возможная поддержка с моей стороны, — усмехаясь, добавила она после паузы, — без объявления во всеуслышание тебя новым Праотцем. Может, ты такой и есть, но зачем раздражать окружающих?
— А с моей стороны?
— Ты проведешь меня к людям и поможешь приспособиться, чтобы не обращали внимания. Если надо будет вернуться, обеспечишь возможность. Естественно, ответишь на вопросы, которые могут у меня возникнуть, или сведешь с кем-то, кто не будет удивляться, отвечая. Все.
«И эта туда же, — с испугом подумал Алексей. — Медом им в Зоне намазано?» И вслух:
— Зачем тебе на ту сторону? И потом, — озвучил он только что пришедшее в голову, — как это ты поможешь в Совете, если будешь неизвестно где?
— Не волнуйся, на это имеешься ты. Меня предупредят, если что-то изменится, а с твоими возможностями ходить можно быстро. Я оставлю тебе камень-родственник, всегда сможем поговорить. А задерживаться там я не собираюсь. Годик — другой.
— Сколько?! — поразился Алексей.
— Не думаю, что больше понадобится, — хладнокровно сообщила Разрезающая. — Это совсем не много. Совет еще не успеет второй раз в полном составе собраться. А вот насчет зачем… Я и сама толком не знаю… Не одна Черепаха думает, что нельзя замыкаться в себе. Рано или поздно придут извне человеки, эти твои эльфы или кто еще похуже. Хорошо еще, если просто настучат по заднице, а то ведь могут, как мы в свое время…
Алексей задумчиво покивал.
«Приходилось слышать», — поняла она. И продолжила:
— То-то и оно. Что бы про пауков ни думали, но благо вида для нас не пустой звук. Другое дело, что каждый понимает его по-своему. Общество, застывшее в развитии, не способно вовремя среагировать на угрозу. Так и будем между собой разбираться, пока один за другим рода уничтожают. А пришельцы правил наших не знают и соблюдать не будут. Что для нас важно, для них может быть пустой звук. Вот ты сам сказал, что клятвам полностью не веришь, хотя и живешь по нашим законам. Но ты уже один из нас, нравится тебе или нет, а другие могут повести себя гораздо хуже, им плевать на чужаков и их желания, — Разрезающая плоть чуть помолчала и, глубоко вздохнув, стала говорить дальше: — Мы ведь не всегда были такими, как теперь. Окончательно все мерить понятием равновесия стали лет четыреста назад, когда стали полными хозяевами равнин. Дошли до определенной численности, которая не дает иссякнуть диким животным даже в голодные и засушливые годы, и остановились. Сами так решили. Можно было идти в горы, но там не прокормишься, или в леса, но это уже не просто драка, а очень большая кровь за место, на котором мы не умеем жить. Приспособились бы, но зачем, если и так неплохо? И тихо, незаметно очень многое закрыли. То, что в старые времена считалось само собой разумеющимся. После Войны нас осталось всего несколько тысяч, и необходимо было делать обратное сегодняшнему. Рожать много, сотрудничать в делах, спасать любого раненого или больного. А в наше время большинство способов лечения забыто. Что-то прямо запретили, а что-то мы просто не могли поддерживать в рабочем состоянии. Сложная техника на довоенном уровне просто выходила из строя со временем.
Алексей слушал с интересом, не перебивая. А она как будто старалась выговорить все, что на душе накипело.
— Тогда много детей было с разными физическими недостатками, и пришлось очень серьезно отслеживать и носителей плохой наследственности, и разные психологические заскоки. Запрет на поедание разумных — это с тех времен. Ели, — серьезно кивнула она, — еще как. От наших создателей много всяких гадостей осталось. Один из полуразумных видов специально под это дело выводился. Деликатесом считался. Сейчас это вбито в голову на уровне инстинкта — нельзя! Укусил, проглотил в бою — нехорошо, но понятно, тут, когда захочешь жить, не только зубами в противника вцепишься. Съесть именно с целью съесть — за это могут и всю семью убить, если узнают. А было время, когда считалось нормальным. — Она переменила позу, устроившись поудобнее. — Так и с остальным. Постоянный искусственный отбор поднял рост сантиметров на двадцать, ускорил скорость перекидывания по сравнению с прошлым, и у многих появились способности. Только добились этого очень жесткими мерами. Строгий отбор родителей, с целью развить полезные качества и закрепить в следующих поколениях. Принцип: выжил — замечательно. Первая помощь оказана, а дальше как повезет. Иногда можно легко спасти, но никто не почешется — карма у него такая, и все. То, что я делаю, многим сильно не нравится.
