Вокруг стали собираться внимательно слушающие оборотни. Начиналось представление, а развлечений на равнинах, кроме войны и воровства лошадей, немного.
— Ты будешь учить меня традициям?! — дико завопил Конь. — Что ты знаешь о них? Да кто ты такой? Чужак! Тебе вообще здесь не место!
Наверное, он думал, что я, как принято, начну орать в ответ. А может, вообще не думал. Не похоже, что у него было много мозгов, я ведь пытался решить вопрос по-хорошему. Так что, не дожидаясь, пока из открытого рта выльется еще что-нибудь, я пробил ему двойку в челюсть и солнечное сплетение. Конь сложился, как перочинный ножик, и упал.
— Нож можно забрать только у пленного или убитого, — спокойно сообщил я публике. — Пленному не положено, а убитому он не нужен. — И повернулся к поверженному: — Ты объяснил это своему сыну? Нет? Ты не знаешь, в чем состоят обязанности отца и воина. — Я с размаху пнул его ногой в живот и торопливо отодвинулся, когда Коня бурно вырвало. — Или ты объяснил, но у тебя такой дебильный сын? За его поступки придется ответить тебе. — И я добавил еще раз. — Если воин оскорбил другого воина, — все так же для окружающих продолжил цитировать я, — он обязан ответить за свой поступок.
Хорошо иметь абсолютную память. При желании я мог бы сообщить и массу оговорок в данном правиле, выясняя, что такое оскорбление, но сейчас это не мое дело. Он нарвался, и я вправе забить придурка, если он не признает свою глубокую ошибку.
— Первое правило, — продолжил я нараспев, как учат детей, — за все нужно платить. Второе, — нагибаясь и вынимая из ножен на поясе Коня его клинок, — платить можно по-разному. — Я воткнул лезвие в стену и, напрягшись, сломал нож. — Третье: не желающий признать поражение, сам виноват в своем упрямстве. Умей оценить силы. Ты вставать собираешься? А признать, что виру теперь определит не паук, а я? Ну как хочешь, — заявил я на его молчание, хоть и не был уверен, что он способен был сейчас хоть что-то понимать, и, взяв за шиворот, начал поднимать для дальнейшей показательной экзекуции.
Из толпы в мою сторону кинулся молодой парень. Пришлось уронить Коня и резко отодвинуться, иначе непременно очередной нож распорол бы мне живот. Парень по инерции проскочил мимо, а я перехватил руку и ударил под колено сзади, так что он воткнулся носом в траву.
— А ты, видимо, Кабан, — обрадованно сказал я и резко дернул зафиксированную руку вверх. Кость отчетливо треснула, и он потерял сознание. — Вы видите, насколько отвратительно воспитание в этой семье? — патетически воскликнул я. — Двое воинов выясняют свои мелкие проблемы, а этот, — я наступил на левую руку и демонстративно начал давить пальцы, стараясь их переломать, — кидается с ножом без предупреждения. А я настолько мягкосердечен, что даже не убил его. — Нагнулся и подобрал нож Кабана. Второй клинок вытащил у него из-за пояса. Проверил клеймо, чтобы убедиться, что это нож Первого, и, выпрямившись, ударил ногой по левому локтю, ломая и вторую руку.
Расталкивая оборотней, сквозь кольцо стоящих вокруг нас торопливо протиснулся паук.
— Что происходит? — спросил он.
— А, Белоглазый, — демонстративно называя его по имени, «обрадовался» я. Благодаря Черепахе, исправно сообщающей мне подробности жизни в роще, я прекрасно знал, что он и есть наш главный здешний недоброжелатель. Скорее всего он и подзуживал это семейство. — Скажи, это так принято в этой роще, нападать на Суде чести сзади, вмешиваясь в поединок, кидаться с ножом без предупреждения, отбирать нож, подаренный после детства, оскорблять чужую семью? Ты что-то плохо следишь за соблюдением традиций.
— Я разберусь, — пообещал он. — Но сейчас ты уйдешь.
— Нет. Мы разберемся здесь и сейчас. Я пришел к Вздыбленному Коню и хотел решить проблему спокойно. Теперь я хочу справедливости. Отобравший нож должен лишиться его. Да или нет?
— Я должен проверить, — выдавил он через силу.
— Напавший с ножом без предупреждения… Что говорит закон?
— Он будет наказан.
— Я его уже наказал, — сообщил с нажимом. — Что говорит закон? — Он молчал. — Хорошо, проверь… Меня бы устроило признание его военной добычей.
За спиной кто-то громко заржал. Мы достаточно просидели в роще, чтобы знать, что третий по силе в роще, Неистовый Конь, со своим сыном очень многих достали до самых печенок. Во взглядах волков, окружающих нас, была явная радость от их унижения. Я не требовал смерти, но при желании мог устроить им жизнь хуже смерти, а при малейшей провинности безнаказанно убить.
— А Вздыбленный Конь заплатит виру. Ты очень хорошо проверишь, сколько коней он мне должен, потому что если меня цена не устроит, я обращусь в Совет пауков. Он назвал меня чужаком.
Я повернулся и пошел к себе. Оборотни торопливо расступались, уступая дорогу.
— Ну, — спросил я, садясь по-турецки напротив своих сыновей, — что надумали?
Они привели себя в порядок, почистив одежду, помывшись и причесавшись, и теперь послушно смотрели мне в подбородок. Койот сидела все в той же позе, как будто и не двигалась, но явно была в курсе происшедшего. Койот — это вам не Кашпировский. При желании она могла посмотреть глазами любого животного, но большинство из них близоруки и полагаются больше на нюх. Зато в небе все время висел ястреб.
— Правильным будет меня выпороть, — вздохнув, сказал Первый, глядя, как я положил перед ним его нож. Втыкать в пол острие — значит показать очень плохие манеры. Дерево-дом может обидеться.
— А почему только тебя?
— Я старший и должен отвечать. Он младший и дрался тоже. Его вины в поражении нет.
— Не за то вас положено пороть, что проиграли. Это с любым случиться может. А за то, что промолчать захотели. Если бы Кабан просто начистил вам морды, я вмешиваться бы не стал. Учитесь думать, где кончается выяснение — кто сильнее, а где начинается оскорбление семьи и Клана. Детские игры для вас кончились. С завтрашнего дня я займусь вами всерьез. Будет вам вместо порки мужское воспитание. Спать идите.
Они переглянулись и послушно встали.
— А… — подал голос Второй. Лицо его неожиданно поплыло, и он снова упал на пол.
Я вскочил и нагнулся над ним.
— Быстро возьми его на руки, — взволнованно сказала Койот. — В первый раз это бывает, когда перенервничают. Входи в транс и нащупай его сознание, надо помочь. Я не могу — я другого вида.
Я отсек все лишнее и вошел в абсолютную пустоту. Сознание медленно плыло по огромному пространству. Где-то рядом бился испуганный ребенок. Я приблизился и коснулся его. Ребенок замер и нерешительно тронул меня в ответ. «Все будет хорошо», — пообещал я, прижимая его к себе и перегоняя энергию. Для Старика с Койот использовать меня вместо фокуса, сливаясь разумом, было делом привычным. Для меня — первый самостоятельный опыт. Страх, предвкушение, надежда — все это шло через меня, и надо было сделать изрядное усилие, чтобы он почувствовал мою уверенность и перестал бояться. «Смотри, как надо», — подумал я и начал помогать ему перекинуться…
