Чуть покосившись влево, я столкнулся с грозным, не сулящим ничего хорошего взглядом У Юньюя и снова свесил голову на грудь.
— Ну-ка встань, У Юньюй, — спокойным голосом велела Цзи Цюнчжи.
— Это не я! — заорал тот.
— Что же ты тогда переживаешь? Чего разорался? — усмехнулась она.
— Всё равно не я… — чуть слышно промямлил У Юньюй, ковыряя ногтем парту.
— Настоящий мужчина держит ответ за свои поступки, У Юньюй!
Тот оставил парту в покое и медленно поднял голову. Лицо его исказила гримаса злобы. Он швырнул на пол учебник, завернул грифельную доску и карандаш в кусок синей ткани, сунул под мышку и презрительно заявил:
— Ну я перевернул, и что дальше? Сдалась мне эта ваша учёба паршивая! И не хотел я учиться вовсе, это вы меня подбили! — И с надменным видом направился к выходу, долговязый, широкий в кости: ну просто воплощение грубого, неотёсанного остолопа — и по виду, и по манерам. У дверей на пути у него встала Цзи Цюнчжи. — Прочь с дороги! — рявкнул он. — Чего лезешь?!
Она одарила его милой улыбкой:
— Хочу, чтобы такой презренный недоделок, как ты, запомнил: за сотворённое зло… — Правой ногой она вдруг молниеносно ударила его по колену. Взвыв от боли, У Юньюй рухнул на четвереньки. — …всякий мерзавец понесёт наказание!
У Юньюй запустил в неё грифельной доской и попал прямо в грудь. Схватившись за ушибленное место, Цзи Цюнчжи вскрикнула. У Юньюй поднялся и, хорохорясь, заявил:
— Думаешь, я тебя испугался? Я крестьянин-арендатор в третьем поколении. Все мои родственники — семьи обеих тётушек и бабки — крестьяне-бедняки. Мать родила меня на дороге, когда нищенствовала!
Учительница потёрла грудь:
— Не хочется, честно говоря, руки марать о такого пса паршивого. — Она сплела пальцы и надавила до хруста в суставах. — Мне наплевать, в третьем поколении ты крестьянин или в тридцатом, но проучить тебя всё-таки придётся! — Незаметное движение кулака — и от удара в скулу У Юньюй взвыл и пошатнулся. После второго, ещё более мощного, удара по рёбрам он получил ещё ногой по лодыжке и, растянувшись на полу, захныкал как маленький. Цзи Цюнчжи подняла его за шкирку и ухмыльнулась, глядя на эту гнусную рожу. Потом подвела к двери, наладила ему коленом в пах, толкнула ладонью, и У Юньюй грохнулся навзничь на кучу битых кирпичей. — Ставлю тебя в известность, — сообщила она, — ты исключён.
Глава 32
Они остановили меня на тропинке, что вела из школы в деревню. У каждого в руке по упругой ветке шелковицы. Надвигались сумерки, в косо падающих лучах солнца их лица казались желтовато-восковыми, а мягкий свет придавал каждому свой оттенок — и У Юньюю в его неизменной шапочке, с распухшей щекой, и Го Цюшэну с его злобным взглядом, и Дин Цзиньгоу с чёрными, как древесные грибы, ушами, а также известному всей деревне каналье Вэй Янцзяо с его почерневшими зубами. В грязных канавах по обочинам тропинки покрякивали встрёпанные утки. Я собрался было проскользнуть мимо, но мне преградил путь своей веткой Вэй Янцзяо.
— Чего надо? — буркнул я.
— Чего? Проучить тебя хотим сегодня, ублюдок мелкий, отродье рыжего заморского дьявола! — И зрачки его косых глаз запрыгали, как ночные мотыльки.
— Что я вам сделал… — жалобно проскулил я.
У Юньюй вытянул меня веткой. Зад обожгла нестерпимая боль. И тут они принялись охаживать меня со всех сторон — по шее, по спине, по заду, по ногам. Я громко взвыл, а Вэй Янцзяо вытащил здоровенный нож с костяной ручкой и помахал им у меня перед носом:
— Заткнись! Ещё раз крикнешь, отрежу язык и нос и выколю глаза! — При виде холодно поблёскивающего лезвия я пришёл в ужас и умолк.
Пиная меня коленями и хлеща ветками по ногам, они, эта четвёрка волков, погнали меня, бедную овечку, подальше в поля. В канавах неслышно текла вода, со дна поднимались и лопались пузыри, и в опускавшихся сумерках омерзительный запах оттуда всё усиливался. Несколько раз я оборачивался и молил:
— Братцы, отпустите… — Но в ответ град ударов сыпался ещё чаще, а когда я вскрикивал от невыносимой боли, снова подскакивал Вэй Янцзяо со своими угрозами. Оставалось лишь безропотно сносить побои и шагать, куда вели.
Мы прошли по мосткам из накиданной соломы, и перед густыми зарослями клещевины мне велели остановиться. Вся задница мокрая — то ли от крови, то ли от мочи, не знаю. Они выстроились в одну линию, облачённые в кровавые отблески зари. Все четыре ветки совсем измочалились и из зелёных стали чёрными. На веерах мясистых листьев клещевины тоскливо стрекотали пузатые зелёные кузнечики. От резкого запаха её цветков из глаз у меня покатились слёзы.
— Слушай, брат, ну и чего делать-то с этим паршивцем? — подобострастно обратился Вэй Янцзяо к У Юньюю.
— Прибить его надо, я считаю! — буркнул тот, потирая распухшую щёку.
— Нет, так не пойдёт, — заявил Го Цюшэн. — У его старшей сестры муж — замначальника уезда, и сама она при должности. Убьёшь его — нам всем не жить.
— Можно убить, а труп — в реку, — предложил Вэй Янцзяо. — Через несколько дней будет в океане черепах кормить. И сам чёрт не дознается.
— Вот только убивать чур без меня, — струсил Дин Цзиньгоу. — А ну как муж его сестры, этот кровавый бандит Сыма Ку, объявится? Он за своего младшего дядюшку под корень наши семьи изведёт.
Они обсуждали мою судьбу, а я слушал с полным безразличием, не испытывая ни страха, ни желания сбежать. Впав в какое-то зачарованное состояние, я даже обратил свой взор вдаль, на юго-восток, где закатным морем крови простирались луга и золотилась гора Лежащего Буйвола, и на юг, на бескрайние тёмно-зелёные рисовые поля. Берег Мошуйхэ, извивающейся длинным драконом к востоку, то скрывался за колосьями, то открывался там, где они были ниже, и над невидимыми водами листками бумаги покачивались стайки белых птиц. В голове пронеслось одно за другим всё, что случилось пережить, и вдруг показалось, что я уже прожил лет сто.
— Убейте меня, убейте, я пожил своё.
В их глазах мелькнуло удивление. Обменявшись взглядами, они снова повернулись ко мне спиной, будто не расслышали.
— Ну убейте же меня! — решительно заявил я, всхлипнув, и вдруг разревелся, обливаясь липкими и солоноватыми, как кровь, слезами.
Искренностью своей просьбы я поставил их в затруднительное положение. Они снова переглянулись, и было видно, что призадумались.
— Умоляю вас, господа, — решил я закрепить успех ещё большим драматизмом, — прикончите меня! Всё равно как, только побыстрее, чтобы меньше мучиться.
— Ты что, думаешь, нам духу не хватит убить тебя? — уставился мне в глаза У Юньюй, сжав своими толстенными пальцами мой подбородок.
— Хватит, — пролепетал я, — конечно же хватит. Я лишь прошу сделать это побыстрее.
— Влипли мы с этим пащенком, парни, — сплюнул у Юньюй. — Сдаётся мне, убить его всё же придётся. Отступать уже нельзя, так что лучше кончить его по-быстрому.
