Атмосфера на арене накалилась до предела, и никто: ни шрайки, ни зрители — не заметил стоящего в тени молодого воздушного пирата. Взяв в руку верёвку, Прутик забросил крюк на верхние ветки и, когда тот зацепился там, вскарабкался наверх.
— … А теперь, — крикнула, перекрывая шум, Матушка Ослиный Коготь, — настал тот момент, которого вы все так ждали! — Она кивнула вниз шрайку-охраннице, чтобы та опускала толстолапа вниз, в яму.
Прутик между тем добрался до широкой плоской ветки, росшей высоко в кроне железного дерева, и осторожно пополз по ней вперёд. Прямо над королевской ложей и подвесной клеткой он остановился. Внизу, под ним, Матушка Ослиный Коготь расправила крылья.
— Итак, — объявила она, — состязание начинается… Ууух!
Толпа как один ахнула от удивления при виде молодого воздушного пирата, который спрыгнул в королевскую ложу и схватил Матушку-наседку. Его рука ухватила её за горло, и он приставил лезвие ножа к её пушистой шее.
— Прекратите опускать клетку! — крикнул Прутик. — Верните её назад до уровня королевской ложи, или я убью Матушку-наседку!
С негодующим воплем рыжевато-коричневая охранница-шрайк остановилась и в изумлении уставилась на Прутика. Потом медленно она начала крутить колесо в противоположном направлении. Сёстры-наседки подняли крик и стали с визгом и писком носиться по подиуму. Другие шрайки, рыжевато-коричневые охранницы и огромные, с зазубренными клювами торговки рабами, угрожающе приблизились к дереву по навесным мосткам.
— Назад! — взревел Прутик. — Прикажи им, — прошипел он в ухо Матушке Ослиный Коготь, — прикажи немедленно!
— Н-не подходите, — полупридушенным голосом произнесла Матушка Ослиный Коготь.
— И скажи, пусть сложат оружие! — Прутик сильнее прижал нож к её горлу.
— Делайте, как он говорит! — крикнула она.
— Так-то лучше, — проговорил Прутик. Затем, всё ещё держа нож у её горла, он дотянулся до клетки и открыл крышку наверху. Оттуда появилась массивная кисть толстолапа.
Казалось, толпа только теперь вдруг неожиданно поняла, что происходит. До этого момента вид молодого человека, угрожающего матушке-наседке, полностью их захватил. Теперь они поняли, что у него на уме, и их это взбесило.
— Он же его выпустил! — заорали в ярости зрители. — Он ведь даст ему уйти!
Прутик оттащил испуганную Матушку Ослиный Коготь в дальний угол королевской ложи, а толстолап вылез из клетки. Прутик, затаив дыхание, наблюдал за тем, как огромное неповоротливое существо ухватилось за ветку над головой и, поддерживая себя таким образом, переступило через зияющую внизу пропасть.
Когда толстолап свалился в королевскую ложу, толпа взорвалась криками негодования.
— Он уходит! — бушевали они. Сёстры-наседки, метавшиеся внизу, вытягивали шеи, чтобы увидеть, что происходит.
Прутик наблюдал за тем, как толстолап встаёт на ноги.
— Гуум, — позвал он, — я знал, что это ты.
— Чтох? — спросил огромный зверь. — Пруух?
— Да, Гуум, — отозвался Прутик. — Разве я не обещал, что никогда не покину свою команду? — Он посмотрел наверх. — Подтянись на ветку у нас над головами. А потом меня туда подними.
Толстолап нервно вздрогнул, и королевская ложа зашаталась. Матушка Ослиный Коготь завопила, потому что нож Прутика царапнул грубую кожу под перьями. Толпа взвыла от страха, когда огромное неуклюжее существо протянуло лапу, вцепилось когтями в верхнюю ветку и его похожие на стволы деревьев ноги закачались в воздухе.
— Сто пятьдесят на то, что ему это не удастся, — раздался вдруг голос посреди всеобщего шума.
— Две сотни на то, что к концу вечера нам придётся искать новую Матушку-наседку, — закричал другой.
Толпа обезумела.
С третьей попытки Гууму удалось закинуть ноги на ветку и подтянуться вверх. Он скрючился на широкой ветке и протянул вниз огромную лапу.
— Уух! — выдохнул он.
Прутик схватил толстолапа за запястье. Гуум подтащил его, и Прутик легко вылетел из королевской ложи. Как только нападавший исчез, Матушка Ослиный Коготь закричала:
— Схватить их! — и яростно запрыгала по своей ложе. — Тот, кто угрожает матушке-наседке, заслуживает смерти! Охрана… а-а-а! — заорала она, когда острые как бритва когти толстолапа перерезали несколько верёвок, на которых держалась королевская ложа, и та страшно закачалась. Когти Матушки Ослиный Коготь вцепились в деревянный край ложи. — Нет, — захныкала она. — Пожалейте…
— Пожалеть? — воскликнул Прутик. — Жаль, что этого никто не сделал раньше. — И с этими словами он протянул руку и перерезал оставшиеся верёвки.
Королевская ложа тяжело рухнула вниз, а в ней заходилась криком Матушка Ослиный Коготь.
Толпа взревела от восторга. Это было даже лучше, чем толстолап. Это была сама Матушка-наседка. Когда первый из вжик-вжиков появился из тёмного отверстия в заборе, шум стал оглушающим. Возгласы. Визг. Радостные восклицания и крики:
— Сто на… Пятьсот на… Тысяча!..
Прутик повернулся к толстолапу и пожал его дрожащую лапу.
— Иди вот по этой ветке, — скомандовал он, — теперь вниз, вот на эту, вон там. — Он указал на ветку пошире, которая находилась у него за спиной. — Она почти такая же широкая, как мостки. А потом, когда я скажу прыгать, прыгай!
— Уух! — с беспокойством прорычал толстолап. Шум вокруг них стал ещё сильнее: пронзительные выкрики шрайков и рёв кровожадной толпы.
— Доверься мне, — убеждал Прутик, пытаясь перекричать шум.
Он повернулся и пошёл вдоль по ветке, подняв руки, чтобы поддерживать равновесие, а тяжеловесный толстолап в страхе тащился вслед за ним. Листья дрожали. Ветка раскачивалась. Прутик заметил, что они подошли к деревянным мосткам внизу.
— Прыгай! — крикнул он.
— Уух! — выдохнул толстолап, и они оба спрыгнули с ветки на мостки.
Поднимаясь на ноги, Прутик быстро огляделся. По примыкающим мосткам к ним бежали разъярённые шрайки, пробивая себе путь в толпе, которая всё ещё была увлечена необычайным зрелищем, открывавшимся их взорам в яме.
— Прутик! Прутик! — раздался нетерпеливый окрик.
Прутик повернулся и увидел Каулквейпа и Шпулера на широкой платформе, как раз перед собой, они проталкивались к ним сквозь толпу. У обоих в каждой руке было по верёвке, на которых они вели четырёх изумлённых зубоскалов.
