— Прикрепи получше, — скомандовала шрайка, — и давай двигай!
Сделав глубокий вдох, Плут нырнул с сумеречную зыбь вслед за остальными. Он чувствовал, как туго натянутый, упругий канат сам тащит его. Напрягая мускулы, он в изнеможении шагнул вперёд. Крюк елозил по кабелю, дребезжа, и тянул его назад, как якорь из свинцового дерева. Каждое движение давалось с трудом. Каждый шаг, каждый вздох.
Плут старался не отставать, бредя вслед за товарищами. Впереди гоблины-утконосы тщетно пытались совладать с ручными тележками: их канаты раскачивались при каждом рывке. Позади Плут заметил маленькую компанию дуркотрогов, околачивающихся у блокпоста.
— Двигайте, двигайте дальше, — гаркнула им охранница. — Если хоть один замешкается, я всех задержу! Любая проволочка — и я перережу канаты! Понятно?
Плут решительно устремился вперёд. Вскоре ему нечем стало дышать, ноги ломило, и он, раскрывая рот, как рыба на песке, мелко глотал плотный, влажный воздух. Голова у мальчика шла кругом, всё плыло и мелькало перед глазами.
Ужас поселился у него в груди.
«Я больше не могу», — повторял он про себя.
В спину ему, охая, тяжело дышали дуркотроги. Впереди маячил Стоб, то совсем близко, то невероятно далеко. Плут был на грани обморока от усталости и страха, что его насмерть затопчут дуркотроги. Но внезапно и тревога, и утомление прошли. Он почувствовал, как силы возвращаются к нему. Канат больше не казался цепью с тяжёлым якорем — теперь он стал вроде ниточки с воздушным шариком. Необыкновенная лёгкость разливалась по жилам.
Плут подумал, что это похоже на погружение в озеро с тёплой, золотистой водой, и ощутил странную невесомость. Вода плескалась, ласково касаясь ушей, глаз и губ, унося хриплые стоны дуркотрогов, превращая горьковатый, с запахом миндаля, воздух в шелестящую влагу. А когда слова вернулись к нему, вода наполнила его рот забытыми вкусами раннего детства, ещё до того дня, когда работорговцы схватили и увели прочь его родителей, — хрустящие дубовые хлопья, дымящийся мёд древесных пчёл, уз-вар из колокольных ягод.
Слышал он и голоса, доносящиеся из призрачного полумрака.
— Иди сюда, — манили они, и их сладкий звон сливался с игрой теней. — Плут! Плут!
Плут вздрогнул. Один голос показался ему до боли знакомым. В горле у него встал комок — горечь утраты смешалась с острым желанием встречи.
— Мама? — спросил он дрожащим голосом.
— Это ты?
Лесная чаща поглотила его слова. Перед собой, в тумане, он различил фигуру Стоба, машущего руками и заливающегося истерическим хохотом, и Магду, захлёбывающуюся от рыданий.
«Не останавливайся, — твердил он себе, — только не останавливайся!»
Плут пытался вернуть себе ясность ума, чтобы не обращать внимания на голоса и смотреть только вперёд, но Сумеречные Леса, казалось, оказывают на него гипнотическое воздействие, от которого невозможно избавиться.
Он всё смотрел и смотрел на необъятные просторы золотого леса. Столетние деревья, кроны которых сверкали от серебристого инея, постанывали и кряхтели при дуновении лёгкого, тёплого ветра. Даже воздух кривился и дрожал. Кто-то или что-то мелькало за стволами, прячась в чернильной мгле.
Внезапно из мрака вырисовался странный призрак. Плут, обливаясь холодным потом от страха, неотрывно глядел, как тот приближался к дороге. Призрак, облачённый в потускневшие от времени старинные академические доспехи, восседал на живопыре. Казалось, будто перед мальчиком ожила иллюстрация из древнего библиотечного манускрипта. Изъеденный ржавчиной рыцарский костюм был сплошь увешан какими-то измерительными приборами, трубками, болтами и стрелами. Даже в полутьме Плут ясно различал все эти предметы. Мальчик дотянулся до Стоба и похлопал его по плечу.
— Ты видишь, кто это? — окликнул его Плут. Стоб, ничего не отвечая, продолжал идти вперёд. — Стоб, это же Рыцарь-Академик! Вон там, в лесу! Он приближается к нам!
— Заткнись и шагай дальше! — огрызнулся Стоб. — А то шрайка обрежет твой канат. Ты слышал, что она сказала?
— Он нрав, Плут, — бросила через плечо Магда. Голос её охрип от крика. — Мы скоро придём, только не останавливайся и не теряй головы!
Плут оглянулся: рыцарь уже исчез. Он слышал приглушённые стоны, тревожный шёпот, и, куда бы ни бросил взгляд, везде ему мерещилось какое-то копошение, но, как только он пристальнее всматривался во тьму, всё замирало, как будто там никого и не было.
Есть ли что-нибудь реальное в Сумеречных Лесах? Плут задумался. Или, может быть, они населены только фантомами и призраками — духами тех, кто пал жертвой колдовских чар тускло мерцающей чащи?
И тут рядом раздался грохот: тележка одного из гоблинов-утконосов перевернулась и оловянная посуда — кастрюльки, ковшики, горшочки — со звоном и лязгом раскатилась по узкой дороге. Группа гоблинов немедленно остановилась, и все разом, пытаясь удержаться на канатах, бросились поднимать опрокинувшуюся тележку и собирать валяющиеся на мостовой товары. В конце концов канаты их безнадёжно перепутались, и гоблины, превратившись в живой клубок, принялись орать друг на друга.
— Поворачивай сюда, Воловья Шкура! — задыхаясь, отдавал приказы старший. — А ты, Кнопка, помоги ему выпутаться. Да нет, не так!
Магда, Стоб и Плут вынуждены были остановиться в нескольких шагах от них. Сзади на ребят надвигались дуркотроги.
— Давайте шагайте, не устраивайте пробку! — завопили они.
— Мы не можем! — отозвался Плут. — Иначе мы сами запутаемся! — И жестом он указал на сбившихся в комок гоблинов.
Ещё одна тележка, перевернувшись, рухнула на землю.
— Ну сделайте хоть что-нибудь! — крикнул Стоб, пытаясь перекрыть грохот металла.
— Дельное предложение, — усмехнулась Магда. — Есть идеи?
Сумеречные Леса, казалось, внимательно прислушивались к происходящему. В тени что-то зашевелилось, и из чащи вновь появился Рыцарь-Академик.
— Посмотрите, — взволнованно прошептал Плут своим товарищам. — Он вернулся!
Магда и Стоб посмотрели в ту сторону, куда указал Плут.
— И не один! — выдохнул Стоб.
И точно: из призрачного мрака вырисовалось ещё несколько фигур, как будто их привлёк переполох, вызванный гоблинами. Все они были в лохмотьях: троги-мертвецы, скелеты в истлевшей одежде купцов Лиги, безрукие и безногие гоблины с искажёнными от боли лицами и зияющими кровоточащими ранами. Все они окружили путешественников и стояли молча, вперившись в них пустыми глазницами.
