Он мрачно уставился на комель отстойного дерева, зажатый в тиски. Несмотря на недели тяжкого труда, перед ним продолжал лежать бесформенный обрубок, который давно должен был превратиться в изящную фигуру на носу корабля.
— У меня никогда ничего не получится, — с несчастным видом пробормотал он.
На верфи жизнь била ключом.
Мимо длинных крытых соломой дровяных складов, громыхая, бежали гружённые доверху крытые повозки со строительным лесом, в воздухе витал напоминающий мускус густой запах пота ломовиков-ежеобразов, смешивающийся с пряным ароматом опилок. Возницы-дуркотроги покрикивали на плотников — лесных троллей; другие тролли, лесорубы, добродушно пошучивая, толпились в очереди к огромным, вечно вращающимся точильным камням, чтобы заострить свои топоры. Плут выглянул из-под навеса, где располагалась мастерская, посмотрел вдаль, окинув взглядом скопище хижин, где селились лесные тролли, и тяжело вздохнул.
— Не сдавайся! — подбодрила его Магда.
Плут посмотрел на свою подругу. Работа над фигурой для небохода шла у неё замечательно: дерево было гладким, и бревно постепенно приобретало форму изящного лесного мотылька с выпуклыми глазками и загнутыми усиками. Животное, над созданием которого трудился Стоб, также было вполне узнаваемо: точная копия ежеобраза, задумчивого и флегматичного, который, казалось, вот-вот оживёт. Стоб держал в руках рашпиль, вытачивая длинные гнутые рога. А Ксант, который, как всегда, держался в стороне, занимался своим делом в дальнем углу плотницкой. Он продвинулся в своей работе дальше всех: его птицекрыс с длинной приплюснутой мордой и откинутыми назад крыльями, выточенный из отстойного дерева, был уже почти готов.
Лесной гном Окли Граффбарк, мастер, рыжие волосы которого, как это свойственно всем его сородичам, торчали пучками, стоял рядом с ним и ощупывал своими грубыми пальцами отделку, тщательно проверяя качество работы.
— Что ж, молодой человек, по правде говоря, этих тварей ещё никто никогда не вырезал, — говорил он. — Но по всему видно, что работа сделана с душой.
Стоб скривился.
— Птицекрыс, — пробормотал он. — Интересно, как такое связано с его душой?
Плут не сказал ничего. Сначала он не доверял Ксанту, но так как юный подмастерье ни с кем не общался, говорил тихим, вежливым голосом и смотрел на всех загнанными глазами, Плут решил, что не за что недолюбливать его. По крайней мере, Ксант знал, кого он хочет выточить из дерева. Плут схватил рубанок, лежавший на верстаке, и с неожиданной яростью принялся строгать бревно. В разные стороны полетели стружки.
— Дурацкое бревно! Чёрт тебя побери! Будь ты проклято!
— Нет, нет, мастер Плут! Так дело не пойдёт, — послышался встревоженный голос Граффбарка, который спешил подойти к его верстаку. Лесной тролль отобрал рубанок у Плута. — Вы должны чувствовать дерево, мастер Плут, — сказал он. — Должны понимать его. Изучайте его внимательно, пока не будете знакомы с каждым завитком, каждым сучком и хитросплетением волокон, образующих наросты на древесине, пока не увидите естественные формы в его изгибах. — Он помолчал. — Только тогда вы сможете найти существо, которое скрыто в нём.
Плут сердито посмотрел на мастера, и глаза его наполнились слезами.
— Но я ничего не вижу! Никого тут нет! — (Окли сочувственно покачал головой, и пучки волос у него на макушке колыхнулись.) — Погибли все мои мечты о небе! Я никогда не выйду из стен этой мастерской! Это безнадёжно! Бесполезно, бессмысленно! Какой же я неудачник!
На лице лесного тролля заиграла добрая улыбка. Глядя своими чёрными глазами прямо в глаза Плуту, он взял его за руки и сказал:
— Там точно кто-то есть. Открой глаза, Плут, и прислушайся. Пусть дерево само скажет тебе.
Плут безмолвно покачал головой. Для него это были пустые слова.
— Уже поздно, и вы устали, молодой человек, — сказал Окли, хлопнув в ладоши. — Занятия окончены!
Плут повернулся и в подавленном состоянии быстро зашагал прочь. На дворе он встретил группу лесорубов с топорами и бригаду плотников, которые выходили из дровяного склада и по тропинке, протоптанной лесными троллями, направлялись ужинать к себе домой, в деревню. Они прошли мимо него, смеясь и шутя, залитые лучами заходящего солнца. Магда остановила Плута и обняла его за плечи.
— После ужина ты почувствуешь себя лучше, — сказала она. — Сегодня твоё любимое блюдо — тушёная тильдятина.
Магда оказалась права. Действительно, на ужин подали жаркое из тильдера, и, говоря по правде, Плут обожал эту вкуснятину. В тот вечер в верхней столовой было полно народу. Несколько приглашённых профессоров сидели за центральным столом. Огромный прозрачный, как стекло, шпиндель (было видно даже, как он переваривает пищу) являлся предметом их беседы с хрупкой дамой из породы эльфов: её большие уши подрагивали, пока она ела. Парсиммон терпеливо слушал, о чем они говорят — его скромный ужин, состоявший из куска хлеба и стакана воды, стоял нетронутым.
У Плута тоже не было аппетита. Он рассеянно ковырял жаркое, помешивая в миске ложкой и забывая донести её до рта. Он обвёл взглядом сидящих за круглым столом: все смачно уписывали еду. Там расположились Магда и Стоб, смеявшиеся над анекдотом, и несколько групп подмастерьев на разной стадии ученичества, хваставшихся своими успехами друг перед другом, а также Ксант, сидевший в одиночестве и, ни слова не говоря, внимательно наблюдавший за собравшимися.
Плут вздохнул. Если он не сумеет вырезать из дерева свой небоход, то как он научится летать?
У мальчика в горле встал ком, и он не смог подавить рыдания. Слёзы набежали у него на глаза. Отодвинув миску, он вылез из-за стола и тихонько покинул обеденный зал. Когда дверь закрылась за ним, он, цепляясь за перила, спустился по винтовой лестнице Академической Башни и, минуя круглые двери спальных кабинок, вышел во тьме к колоннаде, где обычно проходили занятия по вождению небоходов.
Остановившись на краю посадочной площадки, Плут с тяжёлым сердцем уставился на тёмные воды озера. Нависшее над ним небо было затянуто пеленой, закрывшей звёзды и серебряный месяц, и в густом тумане утонули ночные голоса, обычно доносившиеся из Дремучих Лесов. Чёрные тучи собирались на северо-западе, и в надвигающейся густой мгле запахло грозой. У Плута мурашки побежали по коже.
Вдруг небо словно раскололось, и тьму прочертила зигзагом яркая вспышка молнии; вода всколыхнулась, окрасившись на секунду фосфоресцирующим зелёным светом, и углом глаза Плут заметил какое-то пятнышко, стремительно пронёсшееся над озером. И снова вода стала угольно-чёрной. Ни зги не было видно, тяжёлый воздух давил грудь.
Затем снова красно-жёлтая вспышка. По тёмной поверхности озера разбежались идеально очерченные концентрические круги: они расширялись, становясь всё менее заметными, и наконец исчезли совсем.
