Плута обступила тьма: окружающий мир постепенно гас, и юноша больше ничего не видел и не слышал, провалившись в глубокий сон. Гестера недовольно крякнула.
— А завтра будешь таскать еду для младенца.
Глава седьмая. Кормление младенца
Ранним утром следующего дня Плута грубо разбудили, ткнув в спину чем-то твёрдым и острым. Он быстро открыл глаза и растерялся. Что это? Вроде бы он лежит на груде мягкой соломы! Но тут его укололи в спину во второй раз.
— Ой! — вскрикнул Плут, скатившись с тюфяка.
Сверху вниз на него смотрела престарелая матрона, гоблинша с серым лицом. В костлявой руке она сжимала трость, наконечник которой был нацелен ему в грудь.
— Отоспался, выглядишь отлично, мой золотой, — проворковала старуха. — Вставай. Пора за работу, родной.
При звуке её писклявого голоса Плут вспомнил всё. Привратника Костоглота, кухарку Гестеру Кривошип, больного эльфа Амберфуса, который рылся у него в мозгу, желая стереть память, но не сумел одолеть его…
«Только не выдавай себя», — решил Плут, выползая из-под стола. Он мигом вскочил на ноги и туманным взором обвёл кухню. Печь пылала, и сухой, горячий воздух гудел от жара. Гестера подняла палку, указывая на стол.
— Корм, — отрывисто произнесла она.
Плут обернулся. На столе стояли объёмистая миска с дымящейся серой кашей — в самую середину горки воткнута деревянная ложка — и кружка с каким-то пойлом, в точности похожим на то, что ему предлагали накануне вечером.
— Ешь побыстрее, дорогой мой, — торопила Гестера. — Огонь в печи вот-вот потухнет.
У стола Плут не обнаружил ни стула, ни табуретки и проглотил завтрак стоя. На вкус каша оказалась такой же противной, как и на вид, — она была горелой, пересоленной, с гнилым душком, но, запивая клейкое месиво пенистой зелёной бурдой, он сумел хоть как-то утолить голод и жажду.
— Поторопись, деточка, — нетерпеливо понукала Гестера. — Давно пора подкинуть дровишек в печку. — Она поёжилась, кутаясь в шаль.
— Ах, я промёрзла до костей!
«О чём это она?» — недоумевал Плут. В кухне стояла немыслимая жарища, и он буквально истекал потом. Осушив кружку, поставил её рядом с недоеденной кашей и повернулся к Гестере:
— Благодарю вас…
— Лучше благодарить делами, а не словами, — ответила Гестера. — Набей-ка печку дровами! Пусть она раскалится докрасна! Докрасна, ты слышишь меня? Я хочу, чтобы было жарко, как никогда, потому что сегодня мы идём кормить младенца.
— Хорошо, — ответил Плут скучным голосом, испугавшись, что эмоции могут выдать его.
Повернувшись спиной к Тестере, он направился к высоченной груде дров. Слова старой гоблинши продолжали вертеться у него в голове.
«Кормить младенца? — думал он. — Какого младенца?»
К тому времени как Плут принёс первое бревно к очагу, Гестера уже открыла круглую дверцу. Когда он оказался напротив жерла печи, из топки с рёвом вырвались языки пламени, опалив ему лицо. Он невольно вскрикнул.
Гестера, тотчас обернувшись, подозрительно уставилась на Плута, буравя его долгим, пронзительным взглядом. Стараясь казаться безразличным к окружающему, Плут наклонился, подхватил чурбак и кинул его в огонь. Затем принялся раздувать мехи, действуя так, как учила его Гестера: четыре быстрых движения — вверх-вниз, вверх-вниз. Дрова затрещали, завыло пламя, и ровное, тускло-золотое свечение тлеющих угольев преобразилось в сверкающие жёлтые всполохи огня.
— Раскали её докрасна, помнишь, что я тебе говорила, дорогой мой? — повторила Гестера. — Не жалей дров, детка. Давай ещё! Ещё! И не забудь про мехи!
Плут подкинул в топку дюжину колобашек, несколько раз покачал мехи и счастлив был услышать от Гестеры, что наконец-то её душенька довольна. Пузатая печь трещала, готовая лопнуть от жара, огонь внутри топки неистово бушевал, ослепляя, как солнце в палящий зной.
— Подойди ко мне, золотко, — позвала Гестера. — Посмотри, что я сейчас буду делать.
— Хорошо, — прохрипел Плут.
Лицо у него было опалено, в горле саднило, будто по нему скребли наждачной бумагой. Он отошёл от печки и направился в неосвещённую половину кухни, где стояла Гестера, вертя в руках кусок верёвки. Там было чуть прохладнее.
— А ну-ка отвяжи эту штуку, деточка, — приказала Гестера. — Я сама не могу достать.
Плут послушно кивнул, дотянулся до зажима на стене и снял спутанный моток верёвки. Он протянул конец верёвки Гестере, и она тотчас же ухватилась за него. Наверху, под потолком, раздалось бряцание, и Плут увидел, как с высоты спускается деревянное ведёрко. Когда ведёрко оказалось внизу, Плут защёлкнул зажим.
— Хорошенько закрепи верёвку, дорогуша, — сказала Гестера. — Вот так. Теперь подойди сюда и посмотри.
Дёрнув за верёвку, Плут ещё раз проверил, надёжно ли она схвачена, и подошёл к ведёрку, которое качалось на уровне колен, немного не доставая до пола. Гестера привела ведёрко в равновесие и вытащила из него красный бочкообразный предмет, блестевший на свету.
— Это жёлудь, — объявила она.
Плут сосредоточенно смотрел на диковинку. Мясистый, с тонкой оболочкой, истекающий кровавым соком плод ничем не напоминал обычные жёлуди. Такого он ещё никогда не видел! И запах какой-то странный. Сморщив нос, он принюхался: от жёлудя несло чем-то затхлым.
— Жёлудь, — повторил он, пытаясь скрыть своё удивление.
— Этот жёлудь не простой, лапочка, — объяснила Гестера. — Это жёлудь с дуба-кровососа. Такие жёлуди собирают тролли в Дремучих Лесах. Вот так, деточка. Эти дубы пожирают живую плоть, и ещё на каждом висит хищная смоляная лоза. Сборщики урожая едят жёлуди, но частенько их тоже едят — ты понимаешь, что я тебе говорю? Считай, что тебе повезло: работаешь у меня, а не на уборке урожая…
— Спасибо, — ответил Плут, перегибаясь от спазма в желудке.
— Вот почему эти жёлуди такие дорогие, — продолжала кухарка. — И это правильно. Но попробуй это объяснить старому скупердяю Амберфусу! Всегда охает, что цены взвинчены. Я ему отвечаю, что это для нашего хозяина. Если жёлуди приносят ему радость, мы за ценой не постоим. Что правда, то правда.
Гестера аккуратно положила плод в карман передника и, вынув ещё один из ведёрка, поднесла к свету. Плут с любопытством наблюдал, как она вытаскивает подрагивающие пурпурные шарики и кладёт их в заляпанный кровью фартук. Четыре штуки.
— Этого достаточно, моя крошка…
Она указала пальцем на полку с инструментами, какими пользуются кочегары: щипцы, щётки, совки и лопаты, мехи различного размера и несколько топориков.
— Подай-ка мне совковую лопату, деточка, — повелела она.
