Книга Сто лет одиночества, страница 34. Автор книги Габриэль Гарсиа Маркес

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Сто лет одиночества»

Cтраница 34

Он вошел, не успев сказать и слова, но Амаранта уже знала, для чего он вернулся. За столом она боялась встретиться с ним глазами. Через две недели он в присутствии Урсулы уставился на нее и сказал: «Я только о тебе и думал». Амаранта его избегала. Старалась ускользать от случайных встреч. Не отпускала от себя ни на шаг Ремедиос Прекрасную. Рассердилась на себя за то, что невольно покраснела, когда племянник спросил ее, до каких пор она будет носить на руке черную повязку, ибо подумала, что он намекает на ее девичество. После его приезда она стала запирать свою спальню, но, слыша много ночей подряд его мирный храп в соседней комнате, успокоилась и забыла об осторожности. Как-то под утро, через два месяца после его возвращения, она услышала шаги в своей спальне. Вместо того, чтобы бежать, вопить на весь дом — как она замыслила наперед, — ей вдруг захотелось томно расслабиться и затихнуть. Она почувствовала, что он нырнул под москитный полог, как раньше в детстве, как обычно делал, и ее обдало холодной испариной, мелко застучали зубы при виде его, абсолютно голого. «Уходи, — прошептала она, задыхаясь от нездорового любопытства. — Уходи, или я закричу». Но Аурелиано Хосе теперь знал, что действительно надо делать, ибо был уже не испуганным тьмой ребенком, а жеребцом с вольных лугов. После этой ночи возобновились их безмолвные и безрезультатные баталии, продолжавшиеся до рассвета. «Я — твоя тетка, — бормотала Амаранта в изнеможении. — Я тебе как мать, и не только по возрасту, я тебя вырастила, разве только грудью не кормила». Аурелиано убегал на заре и возвращался к следующему рассвету, всякий раз еще больше распаляясь при виде ее незапертой двери. Он ни на миг не переставал желать ее. Находил ее в темных спальнях взятых деревень, чаще всего в спальнях публичных, и сливался с ней в резком запахе крови, подсыхавшей на бинтах раненых, и в нервном напряге перед смертельной опасностью, ощущал рядом — всегда и всюду. Он бежал от нее, пытаясь покончить с мыслями о ней не только при помощи сотен километров, но и посредством той пьянящей жестокости, которую его товарищи называли отвагой, но чем больше он пачкал ее образ грязью войны, тем больше война ему напоминала Амаранту. Так изматывал он себя в изгнании, ища способ раз и навсегда разделаться с ней, а заодно и с собой, как вдруг услышал один старый анекдот про человека, женившегося на своей тете, которая, кроме того, была его кузиной, и потому его сын оказался в конечном итоге дедушкой самому себе.

— Значит, можно жениться на родной тетке? — спросил он в изумлении.

— Не только на тетке, — ответил рассказчик-солдат. — Потому мы и воюем против попов, чтобы каждый мог жениться хоть на родимой матери.

Через две недели Аурелиано Хосе дезертировал. Амаранта, по сравнению с хранимым образом, показалась ему более рыхлой, меланхоличной и безгрешной и, по правде сказать, уже переступающей последний порог зрелости, но зато она была неописуемо сладострастной в сумраке спальни и несказанно чувственной в своей агрессивной самообороне. «Ты — животное, — говорила Амаранта, отпихивая его гончих псов. — Нельзя же так наседать на свою бедную тетю, никак нельзя без особого разрешения Папы Римского». Аурелиано Хосе обещал съездить в Рим, обещал проползти всю Европу на коленях и лобызать туфли Его Святейшества, лишь бы только она развела мосты.

— Да дело не только в этом, — отбивалась Амаранта. — Ведь у нас дети могут родиться со свиным хвостиком.

Аурелиано Хосе был глух ко всем доводам.

— Пусть хоть броненосцы с роговым панцирем родятся, — стонал он.

Однажды поутру, не вынеся нестерпимых мук подавляемого желания, он пошел в заведение Катарины. Там встретил женщину с обвислой грудью, нежную и дешевую, которая на время его успокоила. Он принялся изводить Амаранту холодным равнодушием. Застав ее на галерее за швейной машинкой, с которой она удивительно ловко управлялась, он прошел мимо, не сказав ни слова. Но у Амаранты словно камень свалился с плеч, и она, сама не зная почему, снова стала думать о полковнике Херинельдо Маркесе, с грустью вспоминать их вечера за доской с китайскими шашками и даже представляла себе, как он входит к ней в спальню. Аурелиано Хосе и подозревать не мог, что позиции им потеряны. Когда, бросив игру в безразличие, он как-то ночью ворвался к Амаранте, она его выгнала решительно и бесповоротно и навсегда заперла для него дверь в свою комнату.

Спустя несколько месяцев после возвращения Аурелиано Хосе к ним в дом явилась дебелая, пахнущая жасмином женщина с мальчиком лет пяти. Она заявила, что это — сын полковника Аурелиано Буэндии и что Урсула должна его крестить. Никто не усомнился в происхождении этого безымянного ребенка, настолько он походил на полковника, когда того в детстве водили смотреть на лед. Женщина сказала, что мальчик родился с открытыми глазами и поглядывал на людей словно бы свысока и что ее пугает его немигающий взгляд. «Он, в точности он, — сказала Урсула. — Не хватает только, чтобы стулья двигались под этим взглядом». Мальчика крестили и нарекли Аурелиано, дав фамилию матери, потому что по закону нельзя было давать фамилию отца, пока тот не признает ребенка. Генерал Монкада стал крестным отцом. Амаранта очень просила отдать ей мальчика на воспитание, но мать воспротивилась.

Урсула еще не знала про обычай посылать девушек переспать с лихим воином, равно как подсаживать кур к племенному петуху, но в том году узнала: еще девять сыновей полковника Аурелиано Буэндии были приведены к ней для крещения. Старший, странного вида темноволосый и зеленоглазый крепыш, — совсем не в отцовскую родню, — выглядел уже лет на десять. Приводили ребят всех возрастов, всех мастей, но всегда мальчиков, и все они казались такими одинаковыми, что сомнения в родстве не было никакого. Только двое выделялись из общей массы. Один, слишком рослый для своего возраста, расколотил вдребезги цветочные вазы и кое-что из сервиза; его руки, казалось, разбивали все, к чему прикасались. Второй, блондин, явно пошел в мать со своими светлыми, как у цапли, глазами и длинными, в локонах, как у девочки, волосами. Он уверенно вошел в дом, словно в свой собственный, направился к одному из сундуков в спальне Урсулы и потребовал: «Дай мне заводную балерину». Урсула перепугалась. Открыла сундук, разворошила кучу старых пыльных вещей времен Мелькиадеса и нашла завернутую в пару чулок заводную балерину, которую когда-то принес Пьетро Креспи и про которую все позабыли. Менее чем за два года имя Аурелиано — и фамилию матери — получили при крещении все мальчики — числом семнадцать, — которых посеял полковник на просторах, где шла война. Сначала Урсула набивала им карманы деньгами, Амаранта пыталась оставить их у себя. Но в конечном счете обе стали довольствоваться подарками и ролью крестных матерей. «Наш долг — крестить их, — говорила Урсула, записывая в книжечку имена и адреса матерей, место и дату рождения мальчиков. — Аурелиано должен знать, как обстоят его личные дела, ведь ему предстоит принимать решения». Как-то за завтраком, сообщив генералу Монкаде про эту обескураживающую плодовитость, она высказала пожелание, чтобы полковник Аурелиано Буэндия собрал когда-нибудь всех своих сыновей под отцовской крышей.

— Не беспокойтесь, кума, — загадочно проговорил генерал Монкада. — Он вернется раньше, чем вы думаете.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация