Мимара стояла над волшебником, одной ногой на площадке, а второй — на две ступеньки ниже. Бельчонка она выхватила из ножен и воздела селевкаранскую сталь высоко над головой, так что клинок кипел в адском зареве.
Она — Анасуримбор Мимара, блудница с малых лет и имперская принцесса. Умрет она, сражаясь и в ярости, будь то в Киль-Ауджасе или у врат преисподней.
— Мои сновидения указывают мне путь! — ревел у ее ног потерявший рассудок волшебник. Он возился на камне, силясь приподняться. — Я выслежу его, Эсми! Я пройду за ним до чрева его матери!
Поквас удержал опускающийся по лестнице поток на одиннадцать невероятных секунд. Передние шранки впали в панику, в ужасе попытались отодвинуться назад, но наседающая сверху толпа толкала их вниз по залитым кровью ступеням, под мелькающую арку зеумского клинка. Перед танцором меча наваливались трупы, скользящие по площадке, как сваленная в кучу рыба.
А потом полетели черные копья…
Один из галеотских охотников погиб на месте — копье попало ему в ключицу и повалило на спину. Он перевалился через волшебника, прокатился вниз на десяток ступеней и сорвался за край лестницы. Два копья пронзили пространство справа и слева от остолбеневшей Мимары, разрывая воздух, как марлю. Одно Поквас отбил мечом, отправив за край лестницы. Но второе сбило с него шлем. Поквас повалился замертво к ногам своих товарищей-Шкуродеров.
Шранки наседали.
Рыча, охотники вжались в щиты и рубили, громили, разили нападавших, взимали свою смертельную дань. Покваса умудрились оттащить. Лорд Косотер проткнул мечом взбесившегося голого и превратил его морду в сплошную кровавую массу. Упираясь скользящими сапогами, Мимара старалась удержать толпу. Ей даже удалось задеть пару голых, ткнув Бельчонком в чащу переплетенных рук, крепко сжимающих оружие. Но, подняв глаза, она увидела бессчетную дикую орду, которая наваливалась на них. В давке то один, то другой шранк срывался за край. Кто-то даже пополз сверху по ярящейся массе своих собратьев. Вперед выдвинулся один из башрагов, чью уродливую грудь продолбила пустота Хоры. Обезумевшая гора росла все выше и выше, поднимаясь по стене пещеры к вершине лестницы, к террасе…
Оттуда, прямо в воздух над разрушенным амфитеатром, шагнул Клирик, ярко светясь на фоне рубиново-черного парапета. Нечеловек повернулся и по воздуху пошел к ним навстречу. Его колдовская песнь поднималась надо всем шумом и лязгом, как кровь, вытекающая из тела самого мира. Сверкающие линии пролегли через открытые пространства, равномерно падали вдоль забитой людьми и шранками лестницы. Одна дуга рождала другую, перепрыгивая с одного визжащего шранка на другого, множась под воздействием силы и накала мистического голоса Клирика. Сам он остановился, неподвижно повис над горящим озером и простер в стороны руки. Его глаза и рот сверкали, как звезды. Раскаленные добела трещины. Причудливые отблески света. Шкуродеры уже не отступали вниз, а прорубали себе дорогу вперед. На лестнице над ними метались и горели враги, опутанные слепящей паутиной, яркими геометрическими линиями.
Звериные крики иглами впивались в уши.
«Ишрой…»
Лорд Косотер орал им, чтобы бежали, но на второй площадке Мимара остановилась. Верхние ступени были завалены дымящейся массой тел шранков. Но два башрага остались невредимы — те, что несли на себе Хоры. Они навалили горой обожженные трупы, загородившись ими от Клирика. Трое сорвались и, вращаясь, как летящие топоры, полетели в бурлящий внизу котел. Четвертый угодил в квуйское заклинание нечеловека, почти непроницаемое для взгляда. Тело его задымилось и, оставляя дорожку горящей грязи, соскользнуло прочь, вниз, в испепеляющее свечение.
Захохотав, Клирик запел еще один колдовской напев, и воздух рассекли линии, похожие на блеск лезвия бритвы. Они врезались в основание ненадежной лестницы, и принесенные в жертву ступеньки начали отваливаться, вздымая столбы черной пыли. Стоявший ниже башраг не удержался на бесформенных пятках и рухнул вниз, голося во всю силу исполинских легких. Второй пустился вверх по лестнице, растаптывая блестящие от крови трупы.
Сома взял ее за руку, потянул за остальными, уже побежавшими дальше. Впервые за все это время Мимара уловила струйку прохладного воздуха, вьющуюся сквозь плотную завесу жара. Ветерок становился все сильнее и сильнее, и вот он уже холодил лицо и взъерошивал волосы, проводил леденящими пальцами по вспотевшей голове. Основание лестницы было засыпано черными каменными обломками, неровными, как кожа. Они с Сомой бежали по ним широкими прыжками, торопясь нагнать остальных. Отряд уже почти скрылся в пасти полузаваленного коридора — откуда пришел порыв сурового ветра.
Ветер трепал сзади волосы и одежду. Равнодушное завывание заглушало все другие звуки. Мимара навалилась на поток встречного ветра, даже привстав на цыпочки. Куртка прилипала к телу, холодная, как мертвая кожа. Мимара оглянулась на огненное озеро и разрушенный амфитеатр, но глаза так щипало от холода, что видны были только темные пятна и тонкие, как нити, всплески красного и золотого.
Коридор шел вниз с небольшим уклоном, и плотный поток воздуха заставлял их сбиваться все теснее. Вскоре они уже шли низко пригнувшись. Сома что-то кричал ей, но его слова сдувались прочь, как пух. Ветер был таким холодным, что обжигал раскрасневшуюся кожу, вгонял гвозди в кости. Потолок опускался все ниже и ниже, и казалось, что вся громада Энаратиола смыкается над ними. Пришлось двигаться на четвереньках, можно сказать, карабкаясь по поверхности бури. Боль и темнота ослепляли.
Потом ветер стих. Мимара и Сома покачнулись вперед, словно выброшенные на берег бурным течением. Из темноты их подхватили руки.
Что-то кричали рты. Во все стороны метались тени.
«Беги! — кричало что-то внутри его. — Сейен, всеблагой и всемилостивый! Надо бежать!»
Но Ахкеймион уселся поудобнее, и тревога его была окрашена больше любопытством, чем паникой. На нем были изысканные одежды придворного; воздух смягчал аромат. Жасмин. Корица и мускус.
Над ним нависали низкие потолки Флигеля — унылая архитектура вертикалей и горизонталей, эпоха, еще не знающая арок. Он улыбнулся своему верховному королю, сидевшему напротив него за партией в бенджуку, потом посмотрел вниз на маленького мальчика, который оперся о его колени: Нау-Кайюти держал позолоченный футляр со свитками, слишком тяжелый для его нежных ручонок. Отец и сын засмеялись, когда он взвесил в руках золотую трубу.
Крики умирающих царапали камень… но где-то не здесь, а в другом месте.
— Папа, это что? — спросил у отца юный принц.
— Это карта, Кайу. Карта одного укрепленного места. Потайного.
— Ишуаль, — сказал Сесватха, свободной рукой потрепав волосы мальчугана.
— Обожаю карты! Можно посмотреть? Ну пожалуйста! А что такое Ишуаль?
— Иди сюда… — сказал Кельмомас, и его улыбка была угрюмой и снисходительной одновременно — улыбка отца, который непременно хочет закалить душу сына, приучить его к жестокости мира. Мальчик послушно бросился обратно к отцу. Ахкеймион разглядывал золотую лозу, вьющуюся по всей длине футляра, на обоих концах которого концентрическими кругами были выбиты умерские письмена. Футляр казался необъяснимо тяжелым — даже задрожали запястья.
