Она расхохоталась. Эсменет родилась в касте слуг и никакого образования не получила – по крайней мере, формального. Однако она всегда умела ценить тонкую иронию. Это было одно из многих ее отличий от других женщин – от других проституток.
– Что ж, Акка, а я провела всю жизнь среди людей, которые считают меня продажной девкой.
Ахкеймион улыбнулся в темноте.
– Это не одно и то же. Ты-то ведь и впрямь продажная девка.
– А ты что, не безумец, что ли?
Эсменет захихикала, а Ахкеймион поморщился. Эти девчачьи манеры были напускными – по крайней мере, ему всегда так казалось, – специально для мужиков. Это напомнило ему, что он – клиент, что они на самом деле не любовники.
– В том-то и дело, Эсми. Безумец я или нет, зависит от того, существует ли на самом деле мой враг.
Он поколебался, как будто эти слова привели его на край головокружительного обрыва.
– Эсменет… Ты ведь мне веришь, правда?
– Такому прожженному вруну, как ты? Обижаешь! Он ощутил вспышку раздражения, о чем тут же пожалел.
– Нет, серьезно.
Она ответила не сразу.
– Верю ли я, что Консульт существует?..
«Не верит». Ахкеймион знал, что люди повторяют вопросы потому, что боятся отвечать на них.
Ее прекрасные карие глаза внимательно разглядывали его во мраке.
– Скажем так, Акка: я верю, что существует проблема Консульта.
В ее взгляде было нечто умоляющее. У Ахкеймиона снова пробежал мороз по коже.
– Этого достаточно? – спросила она.
Даже для него Консульт отступил от ужасающих фактов в область безосновательных тревог. Быть может, он, печалясь из-за отсутствия ответа, забыл о важности самого вопроса?
– Надо будет отыскать Инрау. Завтра же, – сказал он.
Ее пальцы зарылись ему в бороду, нащупали подбородок.
Он запрокинул голову, точно кот.
– Что за жалкая парочка мы с тобой! – заметила она, словно бы мимоходом.
– Отчего же?
– Колдун и шлюха… Есть в этом нечто жалкое. Он взял ее руку и поцеловал кончики пальцев.
– Все пары по-своему жалки, – сказал он.
Во сне Инрау брел через ущелья из обожженного кирпича, мимо лиц и фигур, озаряемых случайными взблесками пламени. И услышал голос ниоткуда, кричащий сквозь его кости, сквозь каждый дюйм его тела, произносящий слова, подобные теням кулаков, ударяющих рядом с краем глаза. Слова, которые раздавили ту волю, что еще оставалась у него. Слова, которые управляли его руками и ногами.
Он мельком заметил покосившийся фасад кабачка, потом низкое помещение, заполненное золотистым дымом, столы, балки над головой. Вход поглотил его. Земля под ногами опрокинулась, повлекла его навстречу зловещей тьме в дальнем углу комнаты. И эта тьма тоже поглотила его – еще одна дверь. И его притянуло к бородатому человеку, который сидел, откинув голову на стену с потрескавшейся штукатуркой. Лицо человека было лениво запрокинуто, но при этом напряжено в каком-то запретном экстазе. С его шевелящихся губ лился свет. И в глазах полыхали осколки солнца.
«Ахкеймион…»
Потом душераздирающее гудение превратилось в говор посетителей. Расплывчатое помещение кабачка сделалось массивным и обыденным. Кошмарные углы распрямились. Игра света и тени стала естественной.
– Что ты тут делаешь? – выдохнул Инрау, пытаясь привести в порядок разбежавшиеся мысли. – Ты понимаешь, что происходит?
Он обвел взглядом кабачок и увидел в дальнем углу сквозь столбы и дым стол, за которым сидели шрайские рыцари. Пока что они его не заметили.
Ахкеймион смерил его недовольным взглядом.
– Я тоже рад тебя видеть, мальчик.
Инрау нахмурился.
– Не называй меня «мальчиком»!
Ахкеймион ухмыльнулся.
– А как еще прикажешь любимому дядюшке обращаться к своему племяннику? – Он подмигнул Инрау. – А, мальчик?
Инрау с шумом выдохнул сквозь сжатые зубы и опустился на стул.
– Рад тебя видеть… дядя Акка.
И он не лгал. Несмотря на болезненные обстоятельства, он действительно рад был его видеть. Он довольно долго жалел, что покинул своего наставника. Сумна и Тысяча Храмов оказались совсем не такими, как он их себе представлял – по крайней мере, до тех пор, как престол не занял Майтанет.
– Я скучал по тебе, – продолжал Инрау, – но Сумна…
– Нехорошее место для такого, как я. Знаю.
– Тогда зачем же ты приехал? Слухи ведь до тебя наверняка доходили.
– Я не просто «приехал», Инрау… Ахкеймион замялся, на лице его отразилась борьба.
– Меня прислали.
По спине у Инрау поползли мурашки.
– О нет, Ахкеймион! Пожалуйста, скажи…
– Нам нужно разузнать как можно больше о Майтанете, – продолжал Ахкеймион натянутым тоном. – И о его Священной войне. Сам понимаешь.
Ахкеймион опустил на стол свою чашу с вином. На миг он показался Инрау сломленным. Однако внезапная жалость к этому человеку, человеку, который во многом заменил ему отца, исчезла от головокружительного чувства, словно земля уходит из-под ног.
– Но ты же обещал, Акка! Ты обещал!!!
В глазах адепта блеснули слезы. Мудрые слезы, но тем не менее полные сожаления.
– Мир завел привычку ломать хребет моим обещаниям, – промолвил Ахкеймион.
Хотя Ахкеймион надеялся явиться Инрау в образе наставника, который наконец признал в бывшем ученике равного себе, его не переставал терзать невысказанный вопрос: «Что я делаю?»
Пристально разглядывая молодого человека, он ощутил болезненный порыв нежности. Лицо юноши стало каким-то удивительно орлиным. Инрау брил бороду, по нансурской моде. Однако голос остался все тот же и все та же привычка запинаться, путаясь в противоречивых мыслях. И глаза те же: широко раскрытые, горящие энергией и жизнерадостностью, блестяще-карие, при этом постоянно исполненные искреннего недоверия к себе. Ахкеймион думал, что для Инрау дар Немногих оказался большим проклятием, чем для прочих. По темпераменту он идеально подходил для того, чтобы стать жрецом Тысячи Храмов.
Беззаветная искренность, страстный пыл веры – всего этого Завет его бы лишил.
– Тебе не понять, что такое Майтанет, – говорил Инрау. Молодой человек ежился, как будто ему был неприятен воздух этого кабачка. – Некоторые почти поклоняются ему, хотя он на такое гневается. Ему надлежит повиноваться, а не поклоняться. Потому он и взял это имя…
– Это имя?
Ахкеймиону как-то не приходило в голову, что имя «Майтанет» может что-то означать. Это само по себе встревожило. В самом деле, принято ведь, что шрайя берет себе новое имя! Как он мог упустить из виду такую простую вещь?
