И потому говорила себе, что пустилась в путь ради Ахкеймиона. Временами, забывшись, она представляла себя героиней древних саг, подобной Гинсиль или Юсилке, женщиной, впутавшейся в опасные дела своего супруга. Дорога, стелившаяся под ноги, звенела тайной песнью, как будто незримые свидетели ее героизма следили за каждым шагом.
Эсменет дрожала в своем плаще. Дыхание вырывалось изо рта клубами пара. Она шла и шла вперед, думая о смысле холодного ожидания, которым так часто бывает наполнено зимнее утро. Зимнее солнце не спешило вставать.
К тому времени, как солнце поднялось уже достаточно высоко, Эсменет увидела впереди постоялый двор, куда она и забрела в надежде присоединиться к группке путников, собравшихся во дворе. Вместе с нею ждали двое стариков, согнувшихся под большими бочонками с сушеными фруктами. Судя по тому, как они на нее косились, старички разглядели татуировку. Похоже, все знали, что в Сумне клеймят своих шлюх.
Когда группа наконец отправилась в путь, Эсменет присоединилась к ней, стараясь держаться как можно незаметнее. Группу возглавляли несколько синекожих жрецов, служители Джукана. Они распевали тихие гимны и позванивали крохотными цимбалами. Еще несколько путников шли за ними следом и подпевали, но большинство держались сами по себе, брели, вполголоса переговариваясь. Эсменет увидела, как один из стариков разговаривает с кучером повозки. Тот оглянулся и посмотрел на нее нарочито равнодушным взглядом, какие ей так часто доводилось видеть: взглядом человека, жаждущего того, к чему вообще-то следует испытывать отвращение. Она улыбнулась, и кучер отвернулся. Эсменет знала, что рано или поздно он придумает повод поговорить с ней.
И тогда придется решать.
Но тут у нее лопнул ремень на левой сандалии. Ей удалось кое-как связать концы, но узел натирал кожу под шерстяным носком. Через некоторое время мозоль лопнула, и Эсменет захромала. Она мысленно ругала кучера: отчего же тот медлит? И от души проклинала закон, согласно которому женщинам в Нансурии запрещено носить сапоги. А потом узел тоже лопнул, и она, как ни старалась, не сумела его связать снова.
Группа путников уходила от нее все дальше.
Эсменет плюнула, сунула сандалию в котомку и пошла дальше без нее. Нога тут же онемела от холода. Шагов через двадцать в носке появилась первая дырка. А через некоторое время носок превратился в драную тряпку, болтающуюся на щиколотке. Группа, к которой она было присоединилась, давно скрылась из виду. Однако позади показалась другая группа людей. Они, похоже, вели под уздцы то ли вьючных животных, то ли боевых коней.
Эсменет молилась, чтобы это оказались кони.
Дорога, по которой она шла, называлась Карийский тракт – древнее наследие Кенейской империи, которое, однако, император поддерживал в хорошем состоянии. Дорога пересекала по прямой провинцию Массентия, которую летом люди называли Золотой за бесконечные поля пшеницы. Одно было плохо: Карийский тракт уходил в глубь Киранейских равнин вместо того, чтобы направляться прямо к Момемну. Более тысячи лет тому назад он соединял Священную Сумну с древним Кенеем. Теперь же его поддерживали в порядке лишь постольку, поскольку он служил Массентии, – Эсменет говорили, что после пересечения с куда более оживленным Понским трактом, который ведет в Момемн, он теряется в лугах.
Однако Эсменет, поразмыслив, все же выбрала именно Карийский тракт, несмотря на то что так ее дорога получалась длиннее. Эсменет не могла позволить себе приобрести карту, да и пользоваться ими она не умела, кроме того, она вообще никогда прежде не покидала пределов Сумны – однако, несмотря на это, неплохо разбиралась в дорогах Нансурии.
Все проститутки отбирают своих клиентов в соответствии с собственными вкусами. Некоторые предпочитают крупных мужиков, другие – помельче. Некоторые предпочитают жрецов, неуверенных, с мягкими руками без мозолей. Другие выбирают солдат, наглых и грубых. Эсменет же всегда ценила опыт. Людей, которые страдали, которые преодолевали трудности, которые повидали дальние страны и удивительные вещи.
Когда Эсменет была помоложе, она совокуплялась с такими мужчинами и думала: «Теперь и я – часть того, что они повидали. Теперь я стала значительнее, чем была прежде». И потом, осыпая их вопросами, она делала это не только из любопытства, но и затем, чтобы узнать подробности того, чем обогатила ее судьба. Они уходили, оставляя у нее свое семя и свои деньги, однако Эсменет тешила себя надеждой, что они уносят с собой частичку ее, что она каким-то образом разрастается, пребывая в глазах тех, кто видит мир и борется с ним.
Несколько человек исцелили ее от этого заблуждения. Одной из них была старая шлюха Пираша, которая давно бы померла с голоду, если бы Эсменет ее не подкармливала.
– Нет, милочка, – сказала ей как-то Пираша. – Когда женщина опускает в мужчину свою чашку, она зачерпывает только то, что удастся уворовать.
Потом еще был сногсшибательный конник-кидрухиль – Эсменет даже подумала, что влюбилась в него. Он явился во второй раз, начисто забыв о том, что уже был у нее.
– Да ты, наверно, ошиблась! – воскликнул он. – Такую красотку я бы непременно запомнил!
Потом у нее родилась дочка.
Эсменет помнила, как ей вскоре после родов подумалось, что рождение ребенка положило конец всем ее заблуждениям. Однако теперь она поняла, что тогда просто сменила один самообман на другой. На самом деле конец ее заблуждениям положила смерть девочки. Когда она собирала в узел детские вещички, чтобы отдать их молодой матери, живущей этажом ниже, и произносила какие-то добрые слова, чтобы та не смущалась, хотя, по правде говоря, никто не нуждался в добрых словах сильнее ее самой…
Много глупых заблуждений умерло вместе с ее дочкой, и взамен их родилось немало горечи. Однако Эсменет в отличие от многих людей не была склонна к озлобленности. Хотя теперь она и понимала, что это принижает ее, но продолжала жадно домогаться историй о мире и выбирать себе лучших рассказчиков. Она обвивала их ногами – с радостью. Она делала вид, что откликается на их пыл, и временами, повинуясь тому странному закону, по которому вымысел порой становится реальностью, в самом деле откликалась. После их интересы отступали к темному миру, из которого они явились, и эти мужчины становились непроницаемыми. Даже более доброжелательные клиенты делались опасными. Эсменет обнаружила, что у большинства мужчин есть внутри какая-то пустота, место, открытое лишь другим мужчинам.
Тут-то и начиналось подлинное соблазнение.
– Скажи мне, – мурлыкала она временами, – что в тебе есть такое, из-за чего ты кажешься каким-то… каким-то особенным, не таким, как другие мужчины?
Большинство этот вопрос забавлял. Некоторые смущались, раздражались, оставались равнодушны или приходили в ярость. Некоторых – немногих, и Ахкёймион был из их числа – этот вопрос буквально зачаровывал. Однако все как один отвечали на него. Мужчине необходимо чувствовать себя особенным. Эсменет пришла к выводу, что именно поэтому столь многие из них увлекаются азартными играми – конечно, и из корысти тоже, но в первую очередь им нужно показать себя, убедиться, что мир, боги, судьба – короче, некто или нечто – выделил их, сделал не такими, как другие.
