— Я шел нехоженой тропой.
Он ахнул, дернулся и упал, когда Найюр провел хорой по его щеке. Белый свет полыхнул из пустых глазниц. На мгновение скюльвенду показалось, что из черепа Моэнгхуса на него смотрит Бог.
«Что ты видишь?»
Но затем его любовник упал, объятый пламенем — такова была сила, владевшая ими.
— Опять! — взвыл Найюр, глядя на обмякшее тело. — Почему ты снова покидаешь меня?
Его вопль полетел по древним залам, наполняя недра земли. Потом Найюр захохотал, когда подумал о своем последнем свазонде. Он вырежет его на горле. Один последний значит так много… «Пойми же! Пойми!» Он захлебывался горем.
Скюльвенд опустился на колени у трупа любовника. Долго ли он так простоял, он не знал. Затем, когда колдовской свет начал угасать, на его щеку легла холодная рука. Он обернулся и увидел Серве. Ее лицо на миг раскрылось, словно глотнуло воздуха, затем снова стало прежним. Гладким и совершенным.
Да. Серве… Жена его сердца.
Его испытание и награда.
Абсолютная тьма поглотила их.
Огромное развороченное поле, которое оставили за собой медленно продвигавшиеся вперед Багряные Шпили, окружали стены пламени. За ними лежали дымящиеся руины. Но дряхлая сукновальня с ее открытыми галереями и каменными чанами чудом осталась невредимой. Стоя на коленях у южного окна, Пройас видел все как с края обрыва. Видел уничтожение Багряных Шпилей.
Барабаны язычников сменил сверхъестественный рев песнопений. Последние кишаурим — их осталось пятеро — парили над обугленными развалинами. Их змеи выгибали шеи, высматривая выживших. Они поминутно извергали свет, и темнеющее небо раскалывалось от грохота.
Пройас не понимал, что это значит. Он ничего не понимал…
Только одно: это Шайме.
Он обратил лицо к небу. Сквозь дымную завесу пробились первые проблески голубизны, золотая кайма на волокнистой черноте.
Вспышка. Искра на краю поля зрения. Пройас посмотрел на Священные высоты, увидел точку света над карнизами Первого храма. Точка зависла там, заливая кровлю купола белым сиянием, затем взорвалась так ярко, что по небу разошлись круги. Как сорвавшиеся с мачты паруса, огромные полотнища дыма покатились вперед, накрыли парящих кишаурим и руины вокруг них.
И тут Пройас заметил фигуру, стоявшую там, откуда шел свет, — так далеко, что ее едва можно было разглядеть. Только светлые волосы и белопенное одеяние.
Келлхус!
Воин-Пророк.
Пройас заморгал. По телу его прошла дрожь.
Фигура спрыгнула с края храма, пролетела над ошеломленными фаним, толпившимися на Хетеринской стене, затем спустилась вниз сквозь кольцо горящих зданий на склоне. Даже отсюда Пройас слышал ее Напев, раскалывающий мир.
Кишаурим разом обернулись. Воин-Пророк шел к ним, и его глаза горели, как два Гвоздя Небес. С каждым шагом из-под ног Келлхуса взлетали обломки и осколки: они складывались в сферы, пересекаясь и вращаясь, пока полностью не закрыли его.
Из-за туч выглянуло солнце, как после потопа. Огромные столбы белого света пронизали городской пейзаж, окрасили перламутром тела павших, заставили сиять серые и черные дымы пожарищ, все еще поднимавшиеся в небо. И тут Пройас понял, зачем Келлхусу понадобились защитные сферы — языческие лучники рылись в обломках среди развалин, пытаясь найти хоры. Воин-Пророк издал крик, и по земле прошел ряд взрывов, разбросавших камни и кирпичи. Но даже после этого в Келлхуса летели стрелы. Некоторые проносились мимо, другие отскакивали от защит, наполненные колдовской силой и несущие разрушение.
Снова раздались взрывы. Тела убитых отбрасывало в стороны. Руины домов содрогались. Грохот перекрывал бесконечную дробь барабанов.
Пятеро кишаурим, парящие над мглой и сверкающие на солнце шафрановыми одеяниями, сошлись с Келлхусом. Сверкающие водопады силы столкнулись с его сферическими защитами, произведя такую ослепительную вспышку, что Пройасу пришлось закрыть глаза руками. Затем оттуда выделились сияющие совершенные линии. Они превратились в кинжально-острые геометрические формы, направленные на ближайшего из кишаурим. Слепец стал хватать руками воздух, затем осыпался наземь дождем из крови и клочьев плоти.
Но защиты Келлхуса тоже дрожали, трещали и наконец пали под ударами нечестивого света. Ни одной молнии Гнозиса не сверкнуло, чтобы рассечь наступающих кишаурим. И Пройас понял, что Келлхус не в силах их победить, что теперь он может только наговаривать себе защиты, обороняясь. Он погибнет, это лишь вопрос времени.
Затем все внезапно кончилось. Кишаурим отступили, рев атаки стих, как дальний раскат грома. Пройас больше ничего не видел, кроме дыма, руин и солнца.
«Боже милостивый… Пресветлый Бог Богов!»
За спиной у одного из кишаурим вдруг полыхнул свет, и там появился Келлхус. Он схватил колдуна за горло, и клинок Эншойя пронзил шафрановую грудь. Пройас споткнулся, зашатался на грани падения. Затем восстановил равновесие и засмеялся сквозь слезы. Закричал.
Келлхус исчез. Тело убитого колдуна упало. Трое оставшихся кишаурим парили неподвижно, потрясенные. Будь у них глаза, они бы непременно заморгали от изумления.
Воин-Пророк появился за спиной у следующего из них, в мгновение ока поразил его и разрубил свисавших с шеи змей. Когда тело врага упало, Келлхус сделал резкое движение — поймал, как понял Пройас, выпущенную снизу арбалетную стрелу. Одним кратким движением он вонзил ее в ближайшего жреца-чародея. Взрыв света, обрамленного черным перламутром. Мертвый кишаурим рухнул вниз.
Пройас завопил. Никогда он не чувствовал себя таким юным, таким обновленным!
А Анасуримбор Келлхус снова запел Абстракцию. Белые одежды полыхали на солнце. Плоскости и параболы сталкивались вокруг него. Сама земля, до самого сердца ее, загудела. Оставшийся в живых кишаурим чертил вокруг себя широкий круг. Он уже понял, что ему надо двигаться, чтобы избежать судьбы собратьев. Но было уже слишком поздно…
От священного света Воина-Пророка спасения не было.
Красное солнце клонилось к черному горизонту. Облака клубились на юго-западном ветру и пурпурными потоками ползли над Менеанорским морем. Мрак отступал от развалин города. На расколотых камнях застывала кровь.
В наступающих сумерках, на фоне шипения подземных огней, послышался какой-то негромкий стук. Среди глыб, разбросанных вокруг уцелевшего фундамента, над разбитой белой статуей сидел маленький мальчик. Он камнем откалывал соль и собирал ее в ладошку. Сражение закончилось, но ребенок все еще испуганно оглядывался через плечо. Наполнив кошель, он взглянул на лицо мертвого чародея со странным безразличием. Чужой человек мог бы принять это за печаль, но мать мальчика, будь она жива, разглядела бы в его глазах надежду.
Ребенок наклонился, чтобы изучить ссадину на коленке. Стер кровь большим пальцем, но на ее место тут же выступила новая красная капля. Испуганный каким-то шумом, мальчик обернулся и увидел странную птицу с человечьей головой, смотревшую на него.
