И его в том числе.
— Потому что неврология — естественная наука, — ответил Томас, откашлявшись. — Она рассматривает человеческое поведение и сознание как естественные процессы, подобные любым другим процессам в мире природы. Она даже объясняет причины того, почему мы именно такие.
— А психология — нет?
— Нет, не совсем. Психология учитывает также нечто, называемое «интенциональными объяснениями», слишком заумными и ненадежными с научной точки зрения… — Томас обратил внимание, что слишком глубоко дышит, словно настраивая себя на какое-то трудоемкое задание. — Вот, например, почему вы решили отхлебнуть пиво именно сейчас?
Саманта наморщила лоб, пожала плечами и ответила, запинаясь:
— Потому что захотелось.
— Прямо в точку. Это и есть интенциональное объяснение. Психологическое объяснение. По большей части люди так и понимают и объясняют свои поступки: с точки зрения интенций, намерений, желаний, целей, надежд и так далее. Мы пользуемся интенциональными объяснениями.
— А это ненаучно?
Ее нога слегка коснулась его ноги, и Томаса словно током ударило.
«Просто сбрасывает туфли», — догадался он.
— Науке они кажутся неудобными. Но еще до возникновения науки мы объясняли мир преимущественно в интенциональных понятиях. Еще на заре истории большинство наших объяснений мира носили психологический характер. Затем появляется наука и — бац! Если бури некогда объяснялись гневом богов и тому подобным, то теперь мы определяем их как следствие повышенного атмосферного давления и так далее. Наука здорово постаралась выхолостить психологию, оторвать ее от мира природы.
Мир перестал быть зачарованным. На своих занятиях Томас всегда изо всех сил старался довести до сознания студентов, каким чрезвычайным было это преображение… было и есть. Гомеровская Греция, ведическая Индия, библейский Израиль; если говорить о структуре, эти миры были из того же теста, что и Средиземье Толкина. Да, освященные традицией, отвечающие желаниям масс — безусловно, однако в то же время — проекции человеческого воображения, возвеличивающие человека. Что может быть более замечательным? Человечество потратило немало сил и времени, живя в различных мирах, созданных его фантазией, умоляя, коленопреклоняясь, убивая, воздавая врагам, — и все это во имя какой-то выдумки? То есть попросту выходит, что оно заблуждалось?
И если Нейл был прав, практически ничего не изменилось.
— До появления науки, — продолжал Томас, — мы, люди, в действительности не могли отличить добро от зла вне традиции и своекорыстных интересов. Так почему бы по-дружески не побеседовать? Не пофантазировать? Почему бы не разработать систему убеждений, которая потакала бы нашему тщеславию, нашей потребности найти общую для всех меру? И не случайно мы настряпали тысячи различных религий, каждая из которых свойственна определенной культуре.
Сэм молча отхлебнула пива, чтобы, как предположил Томас, сориентироваться.
— Почему же тогда я всегда считала психологию наукой?
— Она и есть наука… в некотором смысле. Она использует многие научные инструменты и стандарты. Она развивается, выдвигая гипотезы. Проблема заключается прежде всего в объекте исследования.
— То есть в сознании.
— Точно. В первом приближении можно сказать, что сознание это нечто, ну, допустим, призрачное. Древнегреческие корни слова «психология» — psyche и logos, переводя буквально, — «слово души». С другой стороны, корни слова «неврология» — neuron и logos, или «слово жил, нервов». Очень многие сводят основное различие к тому, что неврология имеет дело с механизмами плоти, тогда как психология имеет дело с синтаксисом несказанного. Вот и скажите теперь: что больше похоже на науку?
— Ошибаетесь, профессор, — рассмеялась Саманта.
— В чем?
— Вы-то как раз — философ.
Томас почувствовал, что смеется слишком натужно — болезненная реакция на болезненные обстоятельства. На некоем уровне было просто слишком нелепо воспринимать все всерьез: Нейл безумец. Нора трахается с ним, агент ФБР накачивает Томаса пивом, чтобы выследить его. Ха-ха, Нейл трахает Нору. Ха-ха, Нейл убивает невинных. Ха-ха-ха…
По взгляду агента Логан он догадался, что она поняла это, если не во всех подробностях, то на смутно физиологическом уровне. Внезапно он почувствовал близость к этой незнакомке, даже при том, что почти ничего не знал о ней.
«Опасайся слишком тесных отношений, — предупредил себя Томас — Никакой спешки, Паинька… Ну и денек выдался».
Что-то в Саманте пробудило в нем этот тревожный и сладкий подростковый зуд — отчаянное желание быть любимым. Казалось, он слышит доносящийся издалека смех Нейла…
«Дана ли тебе власть десницы Божьей?»
Глаза Саманты вспыхнули, когда она открыла еще бутылку пива.
— Вы действительно должны помочь мне, профессор.
Томас отрицательно покачал головой, его мысли блуждали в тумане состязающихся между собой требований, потребностей и… замешательства. Слишком многое происходило слишком быстро.
— Как я уже сказал, я не невролог. Я расскажу вам все, что вы захотите узнать, но в прочих отношениях я академический зануда.
— Профессор…
— Том. Зовите меня Том.
— Ладно, Том. Послушайте, учитывая все происходящее… — Саманта нерешительно помолчала. — Вы знаете, что после исчезновения Североатлантического течения число экологических терактов против американских объектов утроилось?
Так уж вышло, что как раз в этот момент Томас посмотрел на экран стоявшего в баре телевизора: Си-эн-эн засняла очередной каприз природы — снежную бурю на севере Франции. Снежную бурю летом. Разумеется, все винили в этом Америку.
— Бюро, — продолжала Саманта, — бросило почти все силы на антитеррористическую кампанию. А теперь Костоправ разгуливает по улицам… даже хуже, чем Сын Сэма.
[19]
Как вы думаете, скольких агентов Вашингтон задействовал для поимки Нейла Кэссиди?
— Понятия не имею.
— Восемнадцать — и большинство из них лишь частично. Здесь, в Нью-Йорке, нас только трое: Шелли, Дэнни и я, да еще несколько человек, предоставленных нью-йоркским департаментом полиции. Все остальные работают над делом Костоправа. Нам нужна ваша помощь, Том. Честно.
Так вот, оказывается, какой у нее был мотив, чтобы затащить его на пиво. По-дружески. Она хотела, чтобы он нарисовал психологический портрет своего лучшего друга, снабдил их схемой, которую они могли бы использовать, чтобы объяснить, а может быть, и предвосхитить его очередные ходы.
Томас изучающе поглядел на Саманту, на сей раз попробовав отстраниться от ее красоты.
Выглядела она на двадцать пять, но что-то в ее манерах указывало, что ей уже все тридцать. Казалось, ей присущ зрелый напор, который дает только житейский опыт и здравый смысл.
