— Послушайте, агент Логан, я…
— А как насчет мести, профессор? — резко оборвала она его. — Как насчет того, чтобы засадить человека, который… засадил вашей жене?
Ах, вот оно что… Саманта решила идти напрямик.
Ему бы следовало оскорбиться, но… Похоже, ярость его иссякла.
— Довод, — ответил Томас, снова уставясь в экран телевизора.
Саманта посмотрела на него исподлобья и покачала головой.
— Не поняла.
На экране снегоочистители сменились толпами на обледенелых улицах Парижа. Протестующие выкрики, галльские лица, поднятые воротники, страх и гнев, сконденсированные в облачка пара, вылетающие из кричащих ртов. Оправдались самые мрачные прогнозы синоптиков: глобальное потепление пошатнуло климатическое равновесие, затопив океаны потоками талой воды с полюсов, а Североатлантическое течение, согревавшее Европу от Лиссабона до Москвы — или того, что осталось от Москвы, — попросту исчезло. Европа медленно превращалась в нечто наподобие канадской Арктики.
«Что мы наделали?»
— Эй, профессор, очнитесь!
Томас откашлялся, провел потной ладонью по щеке и подбородку.
— На том видео, которое показывали мне сегодня утром. Когда девушка спросила, что он делает, голос — полагаю, голос Нейла — сказал, что он создает довод.
— И что?
— Так вот, мне кажется, я знаю, в чем этот довод. Кажется, я знаю мотивы Нейла.
— Поймите: мы с Нейлом были в колледже близкими друзьями. Действительно близкими.
— Не обижайтесь, но я должна спросить: вы были любовниками?
Томас улыбнулся.
— Однажды он ударил меня кулаком в задницу, когда мы изображали пьяных борцов из WWE,
[20]
но это — сплошная романтика.
Саманта рассмеялась.
— У меня есть сведения похуже. Поверьте.
— Мы не были любовниками, — сказал Томас, — но только потому, что физически не привлекали друг друга. Мы были как братья, близнецы, каждый из которых знает, что думает другой, которые просто… — Он покачал головой. — Просто доверяют друг другу.
«Даже тогда, Нейл? Даже тогда ты уже положил на меня глаз?»
— Так какое это имеет отношение к доводу?
Томас быстро отхлебнул пива, вероятно, для того, чтобы привести в порядок мысли.
— Дело в том, что мы с Нейлом были увлечены не только друг другом, но и одними и теми же темами. Мы привыкли до бесконечности спорить обо всем, начиная с термоядерного оружия до NAFTA.
[21]
Потом мы вместе прошли философский курс эсхатологии — ну, апокалипсис и всякое такое, — который вел разочаровавшийся во всем современник Вьетнама, одержимый навязчивой идеей конца света профессор Скит. Профессор Уолтер Джи Скит. Разговор о причинах апокалипсиса. Мы и понятия не имели, что конец света может наступить по тысяче разных причин. Начал он, помнится, с самоочевидного: ядерный апокалипсис и библейский. Потом перешел к экологическому апокалипсису или… как он там его называл? Не важно. Однако действительно привлекло наше внимание то, о чем старик Скит говорил на половине всех занятий, он называл это семантическим апокалипсисом — апокалипсисом смысла.
— И что же вас так заинтересовало?
Томас снова нашел прибежище в бутылке с пивом, внезапно осознав, насколько испытующе смотрит на него Саманта. Неужели она находит его хотя бы в какой-то мере таким же привлекательным, как он ее? Симметрия черт приводит женщин в не меньшее возбуждение, чем мужчин, но предпочтение, которое они оказывают инфантильному типу по сравнению с мужественным, варьируется в зависимости от их менструального цикла — иными словами, от их способности к деторождению. Томас полагал, что с симметрией у него все в порядке — ему нравилось, что он представительный мужик, — но что касается лица, тут он явно подкачал… Унылое мальчишеское лицо, иначе и не скажешь.
Уж не потому ли Нора изменила ему? Или просто Нейл подловил ее в период овуляции?
Томас попытался вернуться к своим предыдущим мыслям.
— Скит утверждал, что семантический апокалипсис уже свершился. Так и начался наш спор, в котором каждый искал свои доводы.
— Спор? — нахмурилась Саманта.
— Ну, мы так это называли.
— Так что же это за спор?
— Он проявлялся по-разному… Помните, я сказал, что наука выхолостила мир, лишив его цели? По какой-то причине всякий раз, обнаружив в мире намерение или цель, наука стирает их в порошок. В описании науки мир предстает хаотичным, случайным. Причин всему — бесчисленное множество, но оснований — никаких.
— Это точно, — сказала Саманта. — Никто не застрахован — всякий может облажаться. Нет никакого… — Она помолчала и вскинула голову, во взгляде ее забрезжило понимание. — В том, что творится, нет никакого смысла. Происходит то… что происходит.
Ее слова впечатлили Томаса, и он улыбнулся. Конечно же, она ни в коей мере не разделяла его точку зрения — для этого требовалось отрешиться от слишком многих укоренившихся представлений, — но ум ее был достаточно гибким, чтобы по крайней мере увлечься идеей. Теперь он понимал, почему начальство позволило ей такую свободу действий — попивать пиво с возможным свидетелем. Настоящий профессионал, она скорее тяготела к тому, чтобы понимать других, чем навязывать собственные взгляды. Суть спора была неуместной, здесь…
Разве нет?
— Так называемая «воля Божья» и то, о чем говорите вы, неотличима от слепой удачи. Вот почему страховым автомобильным компаниям — да и не только им! — ровным счетом наплевать, часто ли вы молитесь. Часто кажется, что все наоборот, но если вы учтете нашу склонность давать всему объяснения в свою пользу и таскать из огня каштаны чужими руками, то станет до боли ясно, что мы обманываем сами себя.
— Обманываем себя… Это вы про религии?
Томас помолчал, сосредоточившись на своем пиве. Люди — до боли доверчивые существа, способные поверить чему угодно. А как только они уверовали, у них тут же появляется разнообразнейшая стратегия увиливаний и отговорок, причем они все время убеждены, что они — самые беспристрастные и непредвзятые из всех. Они переиначивают свои воспоминания. Изучение фиксации положения «вне игры» в разных видах спорта показывает, что искажается даже их восприятие. Произведя ряд рассудочных операций, они верят в их результаты с религиозной убежденностью. Даже сталкиваясь со свидетельствами обратного, они умудряются извратить их, превращая в новые доказательства своих любовно лелеемых взглядов! Мозг двурушничает, бесхитростно и откровенно. Экспериментальные свидетельства этого становятся все более и более неопровержимыми, но в рамках культуры, основанной на псевдомогуществе, это еле слышный писк, заглушаемый ревом самодовольных толп. Никто — от водителей грузовиков до врачей, занимающихся проблемами рака, — и слышать не хочет о том, насколько они поглощены собой и склонны к ошибкам. Зачем прислушиваться к попрекам и трепотне каких-то ученых, когда тебе предоставляют корпоративную, вполне осязаемую работу?
