– Нужны, – немедленно соглашаюсь с ним. – Но сейчас мы даже хорошо скопировать современный танк не сможем. Для начала придется конструировать броневую машину на базе существующих образцов периода империалистической войны, приспосабливая их конструкцию к уровню имеющихся производственных мощностей. Затем, если справимся, – можно замахнуться и на точное копирование лучших, наиболее перспективных зарубежных образцов. И лишь после того как справимся и с этим, можно будет замахнуться на собственные конструкции танков.
– Мы не можем вечно оглядываться на нашу техническую отсталость! – в сердцах восклицает Уншлихт. – Что, вы думаете, империалисты нас будут обеспечивать образцами современной военной техники?! Самим надо научиться делать, самим!
– Не во всем же мы плетемся позади Запада! – не менее запальчиво возражаю ему. – С разработкой автоматического стрелкового вооружения идем, пожалуй, почти что вровень. Нижегородская радиолаборатория вроде бы не без пользы работает. Авиаконструкторы у нас свои растут очень неплохие. Вот с моторами – почти полный швах. И тут дело упирается не только в конструкторские и инженерные кадры. Производство наше хромает на обе ноги. И чтобы не быть вынужденными оглядываться на нашу техническую отсталость, нужна коренная технологическая модернизация промышленности. Нужны современные высокоточные станки. Нужны спецстали. Нужен высокооктановый бензин. Нужно собственное электрооборудование. Да еще прорву всего надо обеспечить! Фактически, чтобы иметь современную военную промышленность, нужно всю нашу экономику строить чуть ли не заново… – Надо бы остановиться. Что-то меня на широкие обобщения понесло вместо конкретных предложений о развитии вооруженных сил.
После моих слов все присутствующие одновременно задумались, и в кабинете на какое-то время повисла тишина.
– Добро! – вдруг веско произнес Котовский, не дожидаясь выводов своего непосредственного начальника. – Думаю, кое-что из этого Михаилу Васильевичу может пригодиться. Особенно при выработке позиции военного ведомства по планам социалистической реконструкции народного хозяйства страны. Я с ним переговорю и перезвоню вам, Виктор Валентинович.
– А что вы там говорили насчет Остехбюро? – спокойным, даже немного вкрадчивым голосом вдруг спрашивает Юзеф Станиславович.
– Не беспокойтесь, мне ваши военные тайны ни к чему, – произношу это серьезно, без намека на усмешку. – Но перспективные разработки – это такое дело, что нельзя быть полностью уверенным в успехе, а средств на них уходит очень много. И сворачивать нельзя: без поиска тоже вперед не продвинешься. Поэтому, полагаю, было бы нелишним завести при РВС комиссию ученых и технических экспертов, которые анализировали бы различные проекты – как на стадии подготовки, так и на разных ступенях реализации. Тем самым удавалось бы отсеивать заведомо пустое прожектерство, на которое отдельные ретивые изобретатели в погоне за собственными химерами не прочь израсходовать народные денежки.
Уншлихт опять слегка дернул головой, потом задумался, обхватив рукой подбородок, и через полминуты изрек:
– Пожалуй, это здравая мысль. Стоит обдумать.
На сем мы и распрощались.
Перемены в моей жизни после официальной женитьбы оказались не столь уж велики. Не желая садиться на шею семейству Лагутиных, я оставался жить у себя, в Малом Левшинском, на попечении Игнатьевны, а Лида, в свою очередь, не хотела оставлять без присмотра своего отца. Странным образом это обстоятельство ее вроде бы не слишком сильно беспокоило. Если пользоваться термином, описывающим брачные отношения эпохи родового строя, у нас получилась дислокальная семья – то жена живет у мужа, то наоборот…
Хотя я и не засиживался допоздна на работе и уж тем более не оставался ночевать по месту службы, как Михаил Евграфович, дела требовали нешуточной отдачи. Троцкий за моей спиной протащил меня в члены Комитета по трудовым резервам и теперь требовал подготовки целой кучи документов, намереваясь добиться их одобрения на высшем уровне (Пленуме ЦК) сразу после XIV партконференции, – а до нее оставалось всего ничего.
– Ведь это же вы сами, Виктор Валентинович, проталкивали все эти идеи насчет подготовки кадров для индустриализации загодя! – корил он меня в ответ на робкие попытки отбояриться от новой нагрузки. – Так уж извольте поработать на этом поприще как следует, засучив рукава!
Пришлось заняться писаниной да два или три раза показаться на заседаниях Комитета. Луначарский вполне поддерживал наши идеи, но скудные ресурсы Наркомпроса не позволяли в сколько-нибудь широких масштабах превратить эту поддержку во что-либо более осязаемое. Троцкому приходилось в большей мере полагаться на заинтересованность трестов ВСНХ в квалифицированных работниках. Но и здесь хозрасчетная прижимистость давала себя знать – далеко не все спешили раскошелиться на подготовку кадров хотя бы и для самих себя.
Разумеется, несмотря на занятость, я не переставал следить за текущими событиями. Сначала я с удовлетворением прочитал в «Известиях» о том, что тринадцатого апреля открылись организованные ВСНХ СССР первые вечерние курсы красных директоров и ответственных работников трестов. Да, хорошо, но мало! А семнадцатого апреля, незадолго до начала XIV партконференции, Н. И. Бухарин выступил со своим знаменитым призывом к крестьянству «Обогащайтесь!». Это были не простые слова: уже на следующий день СНК СССР принял «Временные правила» по применению подсобного наемного труда в крестьянских хозяйствах. Правда, они еще подлежали утверждению съездом Советов, но сигнал о возможности легального использования наемной рабочей силы на селе, причем без ограничения числа нанимаемых, был дан недвусмысленный. Интересно, Зиновьев бросится разыгрывать тезис о недооценке ЦК РКП(б) опасности роста кулака, как в моем времени, или заосторожничает?
По мере приближения партконференции я настолько ушел с головой в дела Комитета по трудовым резервам, что звонок Григория Котовского утром двадцатого апреля оказался для меня неожиданным.
– Здравствуйте, Виктор Валентинович. Ваша записка заинтересовала не только меня, но и Михаила Васильевича.
– Здравствуйте, Григорий Иванович! Я уж, честно говоря, и не надеялся.
– А зря! – прогудел своим басом Котовский. – Михаил Васильевич мне даже брякнул в сердцах: «Устал я уже от всяких прожектеров – изобретателей чудо-оружия и от бюрократических дрязг красных генералов: другого дела себе найти не могут, как заниматься дележкой полномочий между Штабом РККА и Главным управлением РККА! Хорошо, нашелся один человек, хоть что-нибудь по решению реальных проблем предлагающий, и тот – невоенный!»
– Так и сказал? – переспрашиваю не без удивления. Неужели самого Фрунзе всерьез зацепило?
– Так и сказал, – подтвердил начальник снабжения РККА. – И велел тащить к нему этого самого Осецкого, как он выразился. Так что ждет он тебя сегодня в восемнадцать сорок у себя. До встречи!
– До встречи, – успеваю машинально среагировать, прежде чем в трубке раздастся сигнал отбоя.
Михаил Васильевич произвел на меня при встрече самое благоприятное впечатление. Он был очень похож на известные мне портреты и фотографии, и манера общения у него оказалась под стать его облику – такая же дружелюбная, открытая, но в то же время и строго-деловая.
