– Ну, разве не прелесть? – спросила ее Сьюки.
– Да.
– У него здесь все регулируется.
– Он тоже собирается прийти к нам сюда? – в страхе спросила Дженнифер.
– Думаю, на этот раз нет, – сказала Джейн Смарт.
– Из уважения к тебе, дорогая, – добавила Александра.
– Я чувствую себя в полной безопасности. Это так?
– А почему бы и нет? – спросила одна из ведьм.
– Чувствуй себя в безопасности, пока можешь, – посоветовала другая.
– Эти огни похожи на звезды, правда? Разбросаны в беспорядке.
– Смотри.
Все они уже разбирались в тонкостях управления. От нажатия кнопки крыша с грохотом раздвинулась. Первые бледные проколы в небе – планеты, красные гиганты – показали, что прежний, охранявший их вечером бирюзовый купол был иллюзией, ничем. Здесь же за одними сферами виднелись другие, прозрачные или отливающие опалом, в зависимости от времени суток и времени года.
– Боже мой. Небо.
– Да-а.
– А мне не холодно.
– Пар поднимается.
– Сколько же денег он во все это вложил?
– Тысячи.
– Но зачем, для чего?
– Для нас.
– Он нас любит.
– Только нас?
– А мы не знаем.
– Бесполезный вопрос.
– Ты довольна?
– Да.
– Да-а.
– Пожалуй, мне и Крису пора возвращаться. Надо покормить своих питомцев.
– Каких питомцев?
– Фелисия Гэбриел часто говорила, что нельзя тратить белки на питомцев, пока в Азии голодают.
– Я не знала, что у Клайда и Фелисии были домашние животные.
– Их и не было. Но вскоре после нашего приезда кто-то однажды ночью подложил нам в «Вольво» щенка. А позже к дверям пришла кошка.
– Подумай, каково нам. У нас дети.
– Бедные заброшенные, неухоженные малыши, – сказала Джейн Смарт насмешливо, показывая, что передразнивает кого-то, в городе шли враждебные пересуды.
– Ну и что, за мной в детстве хорошо смотрели, – с готовностью откликнулась Сьюки, – и это меня тяготило. Сейчас, анализируя, я вижу, что от этого было мало проку, родители решали какие-то свои проблемы.
– Нельзя ни за кого жить его жизнью, – медленно проговорила Александра.
– Хватит женщинам прислуживать всем, а потом еще чувствовать себя обязанной, даже психологически. Такая у нас политика была до сих пор.
– Здорово сказано, – задумчиво произнесла Дженни.
– Это терапия.
– Закройте крышу. Так неуютно.
– И заткните этого хренова Шуберта.
– Представьте, если войдет Даррил.
– С этим ужасным парнишкой.
– Кристофером.
– Пусть.
– М-да. Сильна.
– Мое искусство, это оно дает мне силу, я чувствую ее даже под ногтями.
– Лекса, сколько ты подлила в чай текилы?
– А до которого часа работает супермаркет у «Олд Вик»?
– Не имею представления, я совсем не хожу туда. Если чего-то нет в супермаркете в центре, мы без этого обходимся.
– Но там сейчас нет свежих овощей и парного мяса.
– Ну и что? Им достаточно замороженных готовых обедов, чтобы не нужно было идти к столу и отрываться от телевизора и сандвичей. В них кладут лук! Наверное, поэтому я перестала целовать детей на ночь.
– Мой старший, просто невероятно, с двенадцати лет ничего не ест, кроме хрустящих чипсов и орешков пекан, и, тем не менее, он ростом 183 сантиметра и у него нет ни одного испорченного зуба. Его зубной врач говорит, что никогда не видел такого прекрасного рта.
– Это все фтор.
– Мне нравитсяШуберт. Он не всегда под настроение, как Бетховен.
– Или Малер.
– О, боже, Малер.
– Его действительно чудовищно много.
– Моя очередь говорить.
– Нет, моя.
– Ух, хорошо. Ты нашла то самое место.
– Что значит, когда болит шея и наверху под мышками?
– Это лимфатические железы. При раке.
– Не шути так, пожалуйста.
– Попытайся вызвать менопаузу.
– Мне уже все равно.
– Я мечтаю о ней.
– Иногда и вправду спрашиваешь себя, не преувеличивают ли значение способности к деторождению?
– То и дело слышишь ужасные вещи об ЛСД.
– Лучшие противозачаточные средства, как ни забавно, продаются в вечно битком набитой пиццерии-развалюхе на Восточном пляже. Но она закрыта с октября до августа. Я слышала, что хозяин с женой ездят во Флориду и живут вместе с миллионерами в Форт-Лодердейле, настолько хорошо у них идут дела.
– Это тот одноглазый, что стряпает там в нижней рубашке с цветными тесемками?
– Никогда не знала наверняка, одноглазый он или всегда моргает.
– Пиццу готовит его жена. Хотела бы знать, как у нее получается такая корочка.
– У меня столько томатного соуса, а дети бастуют против спагетти.
– Отдай его Джо, пусть снесет домой.
– Он уносит домой достаточно.
– Ну, он и вам оставляет что-нибудь тоже.
– Не задирайся.
– Что он берет домой?
– Запахи.
– Воспоминания.
– О боже.
– Мы все здесь.
– Мы с тобой.
– Я это чувствую, – сказала Дженни голосом, тише и нежнее обычного.
– Какая ты хорошенькая.
– Разве не здорово было бы снова стать молодой?
– Не могу поверить, что я такой была. Я, должно быть, была другой.
– Закрой глаза. У тебя в уголке глаза осталась последняя песчинка. Все.
– Мокрые волосы – вот действительно проблема в это время года.
– На днях у меня от дыхания шарф примерз к лицу.
– Я думаю постричься. Говорят, новый парикмахер на другой стороне Портовой площади в том небольшом длинном здании, где раньше точили пилы, здорово стрижет.
– Женщин?
– Они вынуждены обслуживать женщин, мужчины перестали туда ходить. Правда, они подняли цены. Семь пятьдесят, и это без укладки, без мытья головы, без всего.
– Последнее, что я сделала для отца, – свезла его в инвалидном кресле в парикмахерскую постричь. Он тоже чувствовал, что стрижется в последний раз. Он объявил об этом всем, кто сидел в парикмахерской. Это, мол, моя дочь, она привезла меня постричься в последний раз в жизни.
